ВРЕМЯ. ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

То, что Леонардо да Винчи говорил об уровнях и течениях морей, при первом взгляде может показаться перепевом прошлого, в особенности если прочитать отрывок из “Метеорологии” Аристотеля, утверждавшего, будто воды Азовского моря текут в Черное, воды Черного — в Средиземное, а воды Средиземного — в Атлантический океан. “Совокупность морей, кончающихся у Геракловых столпов, — писал Аристотель, — дает сток в направлении наклона суши всем водам, которые приносят к ним реки. Меотидское озеро [Азовское море] стекает в Понт Евксинский [Черное море], а Понт Евксинский — в Эгейское море... Море, по-видимому, тем ниже, чем ближе к Геракловым столпам [Гибралтарскому проливу]. Понт Евксинский ниже, чем Меотидское озеро, Эгейское море ниже, чем Поит Евксинский, Сикилийское море ниже, чем Эгейское; Тирренское и Сардинское моря ниже всех. Что же касается вод за пределами Геракловых столпов, они находятся как бы в котловине”.

А вот что писал Леонардо: “Во Фракийском проливе Черное море всегда течет в Эгейское, а Эгейское не течет в Черное. Это происходит оттого, что Каспийское море, находящееся на 400 миль к востоку, вместе с реками, в него впадающими, изливает воды в Черное море по подземным пустотам. То же делают Дон и Дунай, а потому воды Черного моря всегда выше вод Эгейского” (Leic., 31 об., стр. 466).

Другая заметка говорит о том же: “От Гибралтарского пролива до Дона 3500 миль, а разница в уровнях равна 1 1/6 мили, что дает один локоть понижения на каждую милю для воды, движущейся незначительно. А Каспийское море значительно выше, и ни одна гора Европы не поднимается выше, чем на милю над поверхностью наших морей” (Leic., 21 об., стр. 468).

Можно подумать, что расстояние от Гибралтарского пролива до Дона тоже взято из какой-нибудь старой книги. На самом деле нет, и об этом свидетельствует более поздняя запись: “Здесь делается вывод, что Азовское море (mare della Tana), граничащее с Доном, есть самая высокая часть Средиземного моря; оно удалено от Гибралтарского пролива на 3500 миль, как показывает мореходная карта. Разность уровней равна 3500 локтей, т. е. 1 1/6 мили. И это море, следовательно, выше любой горы Запада” (F, 68, стр. 468). Итак, Леонардо не только читал Аристотеля или какой-нибудь пересказ Аристотеля, а справлялся с “мореходной картой”.

Но и этого было мало. Интересуясь приливами, Леонардо привлекал данные, полученные от очевидцев-путешественников. Вот заметка из “Атлантического кодекса”. “Напиши Бартоломео Турко о приливе и отлив в Черном море, и что ему известно о том, имеется ли такой прилив а отлив в Гиркайском, или Каспийском море” (С. А., 260 а, стр. 466).

Видимо, на основе подобных сообщений очевидцев . сделаны записи о том, что “в Бордо, в Гаскони, море поднимается на высоту около 40 локтей до своего отлива и река переполняется солеными водами на протяжении свыше 150 миль, а корабли, которые предстоит конопатить, остаются на высоте, на высоком холме, над понизившимся морем” (Leic., 27 об., стр. 465), или записи о том, что “около Туниса отлив Средиземного моря наибольший, а именно около 2 1/2 локтей; в Венеции понижение равно 2 локтям, а во всей остальной части Средиземного моря понижение незначительно или ничтожно” (Leic., 27 об., стр. 465).

Но по-настоящему Леонардо мог доверять только собственному опыту, который, как он знал, “не обманывает”. Вот почему он сделал смелую попытку моделирования. Рассуждая о движении воды в Средиземном море, он пишет: “Спроси об этом опыт во всех доказательных его подробностях”. И продолжает: “Итак, ты сделаешь модель Средиземного моря в том виде, как это показано здесь. В этой модели пусть ее реки будут соразмерны величине и очертанию такого моря. Тогда посредством опытного наблюдения над потоками вод ты дашь знание о том, что они уносят из вещей, покрытых и непокрытых водой. И ты предоставишь стекать Нилу, Дону, По и другим рекам соразмерной величины в это море, которое будет иметь выход через Гибралтарский пролив. Дно его должно быть сделано из песка, с ровной поверхностью. Таким-то образом ты быстро увидишь, откуда течение воды уносит предметы и где их оно отлагает” (С. А., 84 об., а, стр. 470).

Торндайк с некоторым злорадством заметил, что на самом деле течение в Гибралтаре происходит в направлении, противоположном тому, которое указывал Леонардо, и что, следовательно, великий итальянец отступил от принципа точного наблюдения, писал о том, что он не знал. Судить так, значит вовсе не видеть постоянного и неуклонного устремления Леонардо постичь истину на основе всех возможных источников, для него доступных. Трагедия Леонардо была не его личной, она была трагедией всякого исследователя-одиночки. В значительной мере она стала уделом всех естествоиспытателей XVI в. Географические открытия ставили их перед все новыми неожиданностями. Казавшееся невозможным вчера становилось явью сегодня. Экзотические “чудеса” стерли границу между возможным и невозможным. Когда путешественники увидели орангутангов, они допустили возможность рассказа древних о живом сатире, привезенном в Рим. Еще в XVII в. можно встретить рисунки орангутангов с подписью: “Сатир, называемый у туземных жителей орангутанг”. Только коллективный опыт мог коренным образом изменить положение дела; планомерная работа научных центров (академий), организация научных экспедиций, регулярная корреспонденция между учеными различных стран, коллекции и музеи единственно могли обеспечить критическую проверку эмпирического материала, стихийно возраставшего в объеме. В XVI же веке неизбежно вырабатывался тип ученого, вынужденного только по книгам изучать и сопоставлять свидетельства как древних, так и новых авторов. Непреходящее историческое значение Леонардо в том, что он остался вне этого течения, нараставшего уже при его жизни. Он был трезвее, критичнее, скептичнее таких своих соотечественников, как Джироламо Кардано или Джанбаттиста Порта, представлявших собою столь типичные фигуры XVI в. Леонардо да Винчи не сопоставлял книжные источники с целью их согласования и примирения, он брал их за исходную точку, чтобы проверять их всеми возможными средствами. Аристотелевская гипотеза о течениях в Средиземноморском бассейне была для Леонардо именно гипотезой, исходным ориентирующим предположением, подлежащим проверке. Если бы дело обстояло иначе, не было бы этих постоянных вопросов: “спроси”, “узнай”, “проверь”, “сделай опыт”.

Поэтому не будем глубже вдаваться в источники Леонардо там, где он пытался восстановить прошлое Средиземного моря. Отношение к ним Леонардо ясно. Ограничимся лишь кратким изложением его общих представлений. По его представлениям, Средиземное море некогда “обильно изливалось через Красное море” и эти воды “размыли склоны горы Синая” (Leic., 31, стр. 465). Персидский залив был “некогда огромным озером Тигра, стекавшим в Индийский океан”. С течением времени была размыта гора, которая когда-то образовала ему преграду, и уровень воды сравнялся с уровнем Индийского океана. “И если бы Средиземное море продолжало свое движение по Аравийскому заливу, то оно делало бы то же, а именно выравнивало бы уровни Средиземного и Индийского морей” (Leic., 31, стр. 466).

Почему же Средиземное море перестало стекать через Красное? Отвечая на этот вопрос, Леонардо опять прибегал к аналогии, выдвигая то самое объяснение, которое он давал, объясняя образование горных озер своей родной страны. “Может быть, обрушилась гора и заперла устье Красного моря, преградив сток морю Средиземному, и тогда, переполнившись, это море получило выход через Гадптанские горы [Гибралтарский пролив]. Ведь нечто подобное мы видели в наши времена: обрушилась гора в 7 миль и заперла долину, образовав озеро” (С. А., 32 об. b, стр. 469). Леонардо продолжает: “Так именно образовалась большая часть горных озер, каковы, например, Лаго ди Гарда, Лаго ди Комо, Лаго ди Лугано и Лаго Маджоре”.

“Получив сток через Гадитанский пролив, Средиземное море несколько понизило свой уровень у берегов Сирии и значительно — в указанном проливе, ибо прежде, чем возник такой пролив, это море стекало в южном направлении, а потом должен был образоваться сток через Гадптанский пролив” (С. А., 32 об. b, стр. 469).

В другом отрывке гипотеза образования Гибралтарского пролива дополнена гипотезой постепенного размыва прилегающих гор и венчается картинной концовкой — мифом о Геркулесе. “Позднее на западе... была отрезана гора Кальпа, отделившаяся от горы Абила. Такой пролив образовался в самом низком месте на равнинах, находившихся между Абилом и Океаном, у подножия горы, в низине, чему помог размыв одной из долин реками, здесь протекавшими. — Геркулес пришел открыть сток на запад, тогда морские воды начали стекать в Западный Океан. — И по причине сильного понижения уровня Красное море оказалось выше. Вот почему воды оставили прежнее течение и отныне стали постоянно изливаться через Испанский пролив” (Leic., 31, стр. 465).

Что касается Черного моря, оно, по Леонардо, раньше простиралось вплоть до Австрии и занимало всю ту равнину, по которой теперь течет Дунай. “На это указывают нам устрицы, ракушки, „бычки", головы и кости больших рыб, которые до сих пор находят во многих местах на высоких склонах”. “И это море, — продолжает Леонардо, — было образовано смыканием отрогов Адула [С.-Готарда] простиравшихся на восток, с отрогами Тавра, простиравшимися на запад”. Воды моря имели сток около Епфинии. Позднее “долгим течением был открыт проход между отрогами Адула и отрогами Тавра”. “Черное море понизилось, обнажив долину Дуная..., всю Малую Азию по ту сторону Тавра к северу, равнину, простирающуюся между Кавказом и Черным морем на запад, и равнину Дона вплоть до Рифейских [Уральских] гор, т. е. до их подножия” (Leic., 1 об., стр. 464).

Итак, перемещения моря у Леонардо объяснялись преимущественно по аналогии с процессами, происходящими при образовании и исчезновении горных озер. Леонардо ссылался на обвалы гор и их размыв, на образование Лаго ди Гарда, Лаго ди Комо, Лаго ди Лугано и Лаго Маджоре в первом случае, на образование ущелья Гонфолины — во втором: Арно, получив сток к морю, обнажил обширные пространства, на которых “ныне мы видим цветущий город Флоренцию с Прато и Пистойею”.

По наряду с такими внезапными переворотами Леонардо принимал во внимание действие другого, векового, медленно действующего фактора: поднятия суши.

Теория такого медленного поднятия суши была изложена в сочинениях парижских ученых XIV в. — Жана Буридана и его верного ученика Альберта Саксонского. Вкратце она сводится к следующему. В телах следует различать Центр “величины” (centrum magnltu-dinis), или геометрический центр, и центр тяжести (centrum gravitatis). В телах, в которых тяжесть распределена неравномерно, оба центра не совпадают. Такова Земля: если бы оба центра ее совпадали, это значило бы, что Земля образует совершенную сферу, покрытую водой и находящуюся в центре сферической вселенной, в “центре мира”. При настоящих же условиях, т. е. при асимметрическом распределении воды и суши, с центром мира совпадает центр тяжести, но не центр “величины” Земли. Ни Буридан, ни Альберт Саксонский еще не знали о существовании Америки. Они представляли себе, следовательно, полушарие, противоположное нашему, целиком покрытым водою.

Буридан писал, что “одно есть центр величины Земли и другое центр ее тяжести, ибо центр тяжести там, где с одной стороны столько же тяжести, сколько с другой, и он не находится в середине величины”. “Поскольку далее Земля своей тяжестью стремится к середине мира, постольку центр тяжести Земли есть середина мира и не есть центр ее величины; вот почему Земля с одной стороны приподнята над водой, а с другой стороны целиком находится под водой”

Наше полушарие испытывает в большей мере влияние теплоты Солнца, чем противоположное. “Существует представление, — писал Буридан, — что земля в открытой своей части изменяется воздухом и теплотою Солнца, и к ней примешивается большое количество воздуха: таким образом эта земля становится менее плотной и более легкой, имеющей Много Пор, наполненных воздухом или тонкими телами; часть Земли, покрытая водами, не в такой степени изменяется воздухом и Солнцем, а потому остается более плотной и тяжелой”. Следовательно, поверхность противоположного полушария, более тяжелого, ближе к центру мира. Говоря словами Альберта Саксонского, Земля “ближе к небу в непокрытой водами части, чем в покрытой водами”.

Разрыхленная земля, становящаяся менее плотной а тяжелой под действием солнца, размывается реками, которые уносят земляные частицы к “более низкому месту”, т. е. в противоположное полушарие, более близкое к “центру мира”. Наше полушарие становится, следовательно, все более легким, т. е. должно постоянно повышаться по отношению к центру мира, а противоположное полушарие постоянно приближаться к нему. Как писал Альберт Саксонский, “фактически Земля постоянно движется, ибо постоянно тяжесть на одной ее стороне более уменьшается, чем па другой”.