ЛЕОHАРДО ДА ВИHЧИ

Самым важным и характерным из всех рассуждений Леонардо является бесспорно то, которое относится к проблеме окаменелостей; анализ его раскроет перед нами метод Леонардо и его манеру обсуждать взгляды других исследователей, чтобы доказать, таким образом, правильность своей собственной точки зрения. Из одного фрагмента видно, что Леонардо намеревался написать работу для доказательства того, что находимые на высоких горах окаменелости не были занесены туда ни потопом, ни морскими или речными течениями, но что Они образовались на месте нахождения и являются для нас свидетельством давно исчезнувшего органического мира, похожего на современный нам животный мир [Рихтер, т. II, § 985 и след. См. стр. 186.]. Работа эта, как и всегда, не была доведена до конца, но в основных своих чертах она может быть восстановлена по сохранившимся еще отрывкам. Самые обширные из них содержат, без сомнения, окончательное мнение Леонардо и отражают те процессы его мысли, под влиянием которых они возникли и были сформулированы. Леонардо начинает с ,,dubitazione", в котором выражает свои сомнения в библейском рассказе о размерах потопа [Частично приведено по-немецки у М. Герцфельда, стр. 67—79.]. Он доказывает обычным апагогическим способом, представляющим здесь ряд следующих друг за другом неровных вопросительных предложений, что потоп не мог затопить всей земли и что, если не верить в чудо, море не могло подняться вверх вопреки естественному движению воды. В этом месте начинается ирония. Он издевается над рассказом библии о продолжительности потопа и о достигнутой водой высоте, высоте, сообщаемой тем, „кто измерил ее и вычислил время" [Рихтер, т. II, § 987]. Но даже признание чуда, изменившего уровень воды, неспособно объяснить тот факт, что окаменелости передвинулись от нормальных берегов моря до высочайших горных вершин. Леонардо называет в. этом месте те пункты Италии и Европы, в которых он сам и другие наблюдатели нашли раковины и ископаемых, и сообщает в то же время сведения об их положении и виде и о свойствах почвы, на которой они лежали. Но так как в определенных местах своей родной Тосканы он мог установить, что раковины и другие „различные морские вещи" (как „кости больших рыб, устрицы, кораллы и улитки") расположены в земле слоями (,,а suoli a suoli"), то он решительно отрицает возможность того, чтобы они были занесены на эти высоты действием потопа [Там же, § 992]. Доказав ошибочность господствующих теорий, Леонардо выступает с полемикой против представителей взгляда, будто морские животные были занесены вопреки законам природы на высоту „небесными влияниями". Позаботились ли небесные влияния и о пропитании их, спрашивает в этом месте Леонардо [Там же, §989.].

В следующем отрывке он снова возвращается к вопросу о потопе. Наблюдение, что окаменелости лежат в земле слоями, дополняется другим наблюдением, что они лежат так же отдельно по видам и семействам, как соответствующие им современные животные на морском побережье. Тот факт, что в ископаемых можно распознать долговечных и недолговечных животных, что они часто покрыты всякого рода морскими остатками и что в углублениях раковин встречаются те же самые измельченные частицы, которые море ежедневно пригоняет к берегу, —этот факт показывает, насколько жизнь тогдашних моллюсков походила на жизнь современных моллюсков, насколько заблуждаются „глупость и наивность" приверженцев теории потопа и что за „сектой невежд” являются верующие в небесные влияния [Рихтер, т. II, § 990.]. Полемика с противниками так захватила Леонардо, что он в этом месте обрывает спор, не сообщая нам положительных результатов своих наблюдений и не излагая строго систематически своих собственных теорий. Он так и не изложил их нам, хотя в других фрагментах он снова возвращается к этому спору, ведя его тем же способом [Как известно (см. выше, стр. 185 я след.), Дюгем, по использованным Леонардо источникам, установил его окончательный взгляд по вопросу об окаменелостях.]. Но все же в этом случае мы можем установить его мнение, ибо здесь он пользуется обоими знакомыми основными элементами своего способа мышления, именно апагогическим доказательством и “demonstratio per analogiam" („доказательством по аналогии"). Первый является здесь продуктом полемического характера его рассуждений, второй вытекает из единства точки зрения, из строгой фактичности сравнений и из однородности сравниваемых между собой фактов и явлений. Поэтому в его геологических фрагментах эмоциональные элементы скорее оживляют, чем нарушают изложение, и диалектика чувств, обнаруживающаяся в иронии, настойчивых вопросительных предложениях, энергичных выражениях и остротах, действует здесь не как риторический прием уговаривания, а как средство объективного убеждения, доставляемое ему природой и используемое его духом на пользу истине. Но это представляет в его литературном наследии редкое исключение, и совершенно не случайно то обстоятельство, что прекраснейшее его открытие в области естественной истории предстает перед нами в столь наглядном виде. Здесь личное переживание пошло на пользу науке, так как оно было подчинено идее. Субъективный момент относится здесь к изложению, а не внесен в опыт, поскольку Леонардо на этот раз не приписывает собственных переживаний объекту исследования, а заимствует аргументы своего доказательства из фактов. Кроме того, доступность здесь предмета исследования наблюдению способствовала тому, чтобы приковать к этому предмету его взор и держать его фантазию во власти фактов. Если Леонардо при своих геологических исследованиях пришел к результатам, противоречащим догматам средневековой натурфилософии, то потому, что он приступил к критике их без теоретических или мета-физико-гелеологических предпосылок, просто в качестве непосредственного наблюдателя природы. Леонардо редко представлялся случай так рационально и целесообразно использовать „naturali ragioni” („естественные доводы” ), на которые он опирается.