Новости
Произведения
Галерея
Биографии
Curriculum vitae
Механизмы
Библиография
Публикации
Музыка
WEB-портал
Интерактив


РАССУЖДЕHИЯ И ДОКАЗАТЕЛЬСТВА. 2


Главная  →  Публикации  →  Полнотекстовые монографии  →  Ольшки Л. Леонардо да Винчи // История научной литературы на новых языках. М., Л., Гос. технико-теоретическое издательство, 1933. Том 2.  →  Рассуждения и доказательства. 2

Подтверждение всех этих общих и частных замечаний мы нахо­дим в одном доказательстве Леонардо, которое принадлежит к ред­кому случаю вполне проведенных им доказательств и которое тем интереснее, что относится к одному из основных законов оптики. Леонардо знал формулированный уже греческими физиками закон отражения света, согласно которому угол падения равен углу отражения. Он желает доказать его и, перенесясь в область механики, начинает, опираясь на прилагаемую фигуру, рассуждать следующим образом: „Если мяч выходит из d и с силой движется по направ­лению к с, то желание движущего заключается в том, чтобы послать движущуюся вещь из с в b; но так как путь в точке с ему пpeгражден, потому что он (мяч) наталкивается на поверхность почвы hm, то он не возвращается обратно тем путем, каким он пришел сюда, ибо он был изгнан оттуда, и не следует также в напра­влении первоначального движения, ибо тут он встретил препят­ствие. Поэтому, так как мяч не может выбрать ни одного из обоих путей — первого потому, что он не смеет, второго потому, что он не может, — то он выбирает средний путь, поднимается и изменяет начатое движение в направлении от с к а, между рав­ными углами" Сольми, приводящий это место (Filosofia naturale di L. d. V., Mantova 1905, cтp. 157), находил возможным утверждать, что это доказательство закона отражения света „является предшественником геометрических доказательств Кеплера и Декарта´´]. Мы видим, что Леонардо хочет экспериментально доказать закон и включить объяснение явления в опи­сание его, подобно тому как это уже сделал с успехом в дру­гих случаях ряд средневековых физиков [По вопросу об экспериментальном методе некоторых средневековых физиков, в особенности Иордана Неморария, см. тщательно составленное, но устаревшее сочинение Каверин (Caverni), Storia del metodo sperimentale in Italia, Firenze, G. Civelli, 1895, т. I, а также Duhem, Origines и Etudes.]. Это описание не объяснило рассматриваемого явления, а дало изложение в эпическом чередовании отдельных фаз его развития, заострило его драматическим образом и закончило ко всеобщему удовлетворению, как басню. Но ученый и логик увидят во всем этом рассуждении только литературно расцвеченную тавтологию, а в заключительном следствии — простой софизм. Поэтому они не причислят нашего художника к числу своих. Двигаясь на такой основе, Леонардо со своими исследованиями ушел бы не очень далеко [См. фрагменты у Рихтера, т. II, § 882, 895, 935 и след, 1083, 1212, 1215. Но в этих фрагментах силлогистическая необходимая связь мыслей носит только относительный характер. Чтобы правильно оценить метод мышления и доказательства Леонардо в приведенных заметках, мы должны сравнить ошибки его мысли с недостатком строгости у современных ему мыслителей и исследователей. Строго говоря, эти заметки довольно сумбурны и обладают лишь ничтожной доказательной силой. Но они представляют лучшее, что имеется у Леонардо в этом отношении.]. Если мы станем искать лучших образцов леонардовских рассуждений, то мы найдем, что в области прикладной оптики и механики он придерживается хода математического доказательства, но всегда лишь очень бегло и ограничиваясь простыми намеками. Чем более прибегает Леонардо для доказательства к помощи интуиции, т. е. при недостаточности рисунка к помощи описания, тем более выступают на сцену знакомые нам алогические и эмоциональные элементы. Если теперь мы обратимся к таким рассуждениям, которые построены логически и заканчиваются по схеме „quod erat demonstrandum", то особенно удачными покажутся его размышления о яркости света луны, о приливе и отливе и о движении рек; хотя предпосылки их носят совершенно фантастический или грубо эмпирический характер, но выведенные из них заключения излагаются в сравнительно ясной и спокойной силлогистической форме. С формально-логической стороны эти доказательства — если относиться к ним снисходительно — приемлемы. Но снисходительность имеет свои границы там, где диалектика соприкасается с риторикой или где она растворяется в ней, а в доказательствах Леонардо это и встречается чаще всего. Они либо носят беспорядочный характер, несясь скачками к своему концу, либо испорчены знакомыми нам чужеродными элементами. Рассуждения Леонардо мы можем, вообще, разделить на эмоциональные и диалектические. Здесь, к несчастию для научного познания, встречаются между собой оба могущественнейшие импульса его духа: фантастический и рационалистический. Рассуждения Леонардо показывают нам лучше других элементов его прозы, как происходит слияние столь разнородных методов мышления. Но мы должны заметить, что наше разделение носит только провизорный характер и что двоякая точка зрения, с которой мы собираемся анализировать наиболее своеобразные доказательства Леонардо, может иметь только предварительное практическое значение для более точного диференцирования признаков их. Действительно, указанное разделение обоих элементов его мышления не может быть окончательным, поскольку фантазия и диалектика обнаруживают в доказательствах Леонардо одну общую особенность: то наивное, то сознательное создание иллюзии (des Scheins).

Всякое более или менее значительное рассуждение Леонардо обнаруживает нам тип мышления скорее колебательного, чем поступательного характера. Леонардо подчиняется всем внешним и внутренним импульсам, причем разнообразнейшие ассоциации носят, как в аналогиях в случае наблюдений и описаний, скорее инстинктивный, чем сознательный характер.

Одно из интереснейших и в этом смысле образцовых рассуждении относится к вопросу о цвете неба, проблеме, которая, судя по многочисленным обширным фрагментам в различных рукописях, особенно занимала Леонардо как живописца и исследователя. Мы, разумеется, не станем здесь проверять правильность его теорий с физической точки зрения, но рассмотрим, как Леонардо излагает и развивает их. В фрагменте, в котором Леонардо особенно подробно занимается указанным явлением, резюмируя здесь собранные в других случаях наблюдения и взгляды, он стремится доказать, что цвет атмосферы порождается теплой влажностью: последняя испаряется и распадается на ничтожно мелкие, незаметные, освещенные солнцем атомы и начинает светить потому, что она распространяется и выделяется на фоне покрывающей ее темной огненной сферы [Рихтер, т. I, § 300]. Поэтому изучаемая проблема распадается на две части: сперва надо объяснить явление поглощения света, а затем показать действие контраста между освещением воздуха и темнотой фона. Но Леонардо — живописец, и это противопоставление, по-видимому, особенно пленяет его, ибо он тотчас же вспоминает случаи, когда он мог установить аналогичные контрасты, иллюстрирующие его предположение. Он вспоминает, как однажды на вершине Монте Роза он наблюдал более яркую окраску воздуха, и вот уже мысль его находится во власти воспоминаний; действительно, он вслед за этим сообщает ряд фактов по гидрографии и метеорологии этой местности, не имеющих никакого отношения к рассматриваемой проблеме. Затем он возвращается к главному вопросу, чтобы при­вести в виде обратного примера к наблюдаемому основному яв­лению дым, обнаруживающий вблизи темного отверстия камина более темную окраску, чем на открытом воздухе. Дополнением к этому сравнению является затем указание на скопления облаков, поглощающих в себе свет и тень. Этих аналогий для него до­статочно, „чтобы определить воздух". Но, невидимому, они его не вполне удовлетворили, ибо вслед за этим он снова обращается? К доказательству своего предположения, чтобы выдвинуть следую­щее „deductio ad impossibile” („доказательство от невозможного"). Если бы мы приняли цвет воздуха за естественный, т. е. за соб­ственный его цвет, то отсюда следовало бы, что чем больше масса воздуха между глазом и огненной сферой, тем темнее должна быть окраска, „подобно тому, как это наблюдается у голубых стекол и у сапфиров, которые кажутся тем темнее, чем они толще". Но в действительности мы наблюдаем обратное, ибо, чем выше мы поднимаемся, тем меньше становится масса воздуха, между тем как цвет неба становится интенсивнее. Но едва лишь закончилось это изящное доказательство от обратного, как Леонардо вспоминает, что одновременно с проблемой о яркости окраски воздуха он поднял вопрос о происхождении ее. Предположение, что цвет воздуха возникает из конгломерата образующей влажность невидимой водяной пыли, он доказывает тем, что сравнивает между собой цвет освещенной солнцем и носящейся в воздухе пыли и дыма. И пыль и дым окрашиваются в голубой или серо-голубой цвет, когда они проникают через щель в темное помещение. Для объяснения яркости цветов и их зависимости от фона, на котором они выделяются, Леонардо советует покрыть свинцовыми белилами различные краски и освещенную черную подкладку. На последней получается особенно красивая голубая окраска. Это Леонардо называет „окончательным доказательством" („ultime prove") и предоставляет нам перенести выводы этого опыта на решение основной проблемы. Таким путем Леонардо приходит к рассмотрению химической проблемы как оптической, а последней, в свою очередь, как живописной. Переход этот является не продуктом логической цепи размышлений, а возникшего под влиянием внешних импульсов противопоставления и сравнения между собой сходств и обманчивых мнимых доказательств. Поразительным и странным кажется, однако, то, что Леонардо не пришла в голову естественная аналогия с цветом воды, тем более, что он посвятил окраске моря тщательные и специальные исследования [Sоlmi, Frammenti, стр. 303.]. Это объясняется его неспособностью уловить существенные аналогии у вещей и явлений. Под влиянием тяготения к внешней наглядности ему бросаются в глаза явления, обнаруживающие грубо-осязательное сходство, между тем как причины окраски воздушных и водяных масс кажутся ему по существу различными. Воздух приводит ему на память дым и носящуюся в воздухе пыль, и сходство это кажется ему столь убедительным, что он прибегает к нему и в нескольких других отрывках аналогичного характера [Рихтер, т. I, § 301 и след.]. Повсюду единственной задачей „ratiocinatio" является более или менее целесообразное нанизывание примеров. Рассмотренный фрагмент можно считать типичным для леонардовского способа доказательства, поскольку наряду с „demonstratio materialis" в нем содержится и апагогическое доказательство [Что этот пример типичен для более или менее пространных и строгих рассуждений Леонардо, показывает фрагмент о лунном свете (у Рихтера, т.II, § 896). Отрывок этот принадлежит к самым подробным и показывает, как всегда по одинаковому мыслил Леонардо, несмотря на различие рассматриваемых им вопросов. Если слабая приспособляемость его мышления к явлениям природы напоминает ту типично схоластическую диалектику, то наивность и несвязность первобытной мысли, то, с другой стороны, постоянное реагирование на впечатления и воспоми­нания характерно для леонардовского способа аргументирования.]. По этому же типу построены и все более или менее обстоятельные рассуждения нашего художника, теряющие тем более в строгости, чем более выступают знакомые нам признаки его прозы.




 
Дизайн сайта и CMS - "Андерскай"
Поиск по сайту
Карта сайта

Проект Института новых
образовательных технологий
и информатизации РГГУ