НАУЧHОЕ ВОСПИТАHИЕ ЛЕОHАРДО ДА ВИHЧИ. 19

Таким образом, в его рукописях встречаются в хаотическом бес­порядке все космографические точки зрения, которые занимали умы ученых, начиная с XV в. вплоть до Галилея: геометрический миро­порядок последователей Птоломея, механическая теория, которая вскоре получила научное подтверждение благодаря Копернику, и теория стихий, тянущаяся от Николая Кузанского через италь­янскую натурфилософию эпохи Возрождения до Джордано Бруно. Но нет ни малейшего намека на то, что Леонардо отдавал себе отчет в перевороте, который внесло бы в физику и натурфилософию принятие того или другого из этих учений. Наоборот, тот факт, что все они формулируются им с одинаковой решительностью, до­статочно показывает, что Леонардо относился равнодушно к их принципиальному значению. Зато мы видим, как он постоянно воз­вращается к рассмотрению какого-нибудь явления в себе и для себя, убежденный, что сцепление и связь отдельного факта с его непосредственными причинами приведет под конец к желанной окон­чательной достоверности и к познанию целого. Эта концепция Лео­нардо, легшая затем в основу исследований Галилея и Ньютона, находилась еще в его время в полном противоречии с господство­вавшими тогда руководящими принципами естествознания. Она является действительной и личной особенностью Леонардо и обнаруживается одинаково в его исследованиях как в области экспери­ментальных наук, так и в области наук описательных. Она, как мы видели, выросла из руководимой научными принципами прак­тики живописцев и техников. Однако, отсутствие методического со­знания при испытании явлений и фактов природы, а также при критике господствующих взглядов, повлекло вскоре за собой кру­шение его начинаний, превратило его хорошо обоснованные планы в иллюзию, сделало из его художественной и технической деятель­ности, т. е. из видимости (Schein), источник познания и в итоге превратило его научные исследования в ряд личных переживаний. Поэтому мы не станем называть Леонардо „универсальным гением", а назовем его гениальным эклектиком и будем рассматривать его творчество, как самое непосредственное и очевидное выражение его личности и индивидуальных особенностей в этом смысле. Отсюда вытекает, что мы должны исследовать деятельность Лео­нардо не как некое целое, а рассматривать ее как сумму само­стоятельных отдельных случаев, и значит, что мы должны гово­рить не о методе исследования Леонардо, а о его научном стиле.

Наши исследования по критике стиля Леонардо подтвердят это и покажут нам особенности его научной деятельности в их истинном свете. Пока же мы имели возможность убедиться в том, что его сознательное самоограничение одними фактами было неудачной затеей, которая в лучшем случае дала бы нам наглядную картину многообразных, но случайных и разрозненных явлений природы, а не методически упорядоченное и упрощенное как в целом, так и в частностях отображение природы. Если сам Леонардо в фраг­ментарном состоянии своих рукописей видел только временное донаучное собрание материалов, то из всего вышесказанного следует невозможность использовать это собрание для научных целей. От­сутствие принципиальных точек зрения, противоречия и колебания в его взгляде на природу и науку, как в целом, так и в частностях заставляют нас считать состояние его литературного наследия окончательным, поскольку оно является непосредственнейшим выраже­нием и необходимым следствием метода исследования Леонардо. Многочисленные, предпринимавшиеся до сих пор попытки распо­ложить колоссальный материал его рукописей по различным наукам обречены на неудачу, ибо все они исходят из чуждой художнику точки зрения, которая была обусловлена позднейшим развитием отдельных наук, а не принадлежала самому Леонардо [На это было уже указано Б. Кроче в его вышецитированной статье]. Такие по­пытки представляют либо, как в случае „Trattato della Pittura", оригинальное сочетание прекрасных и полезных указаний, многосторонней учености, традиционных воззрений и случайных ком­бинаций, либо же произвольное, объяснимое лишь результатами позднейших исследований, элиминирование разнообразного мате­риала в пользу какого-нибудь принципа систематизации, содержа­щегося или не содержащегося в рукописях Леонардо. Считая такого рода попытки насилием над текстом Леонардо, мы вынуждены рас­сматривать каждый леонардовский фрагмент как нечто замкнутое в себе, заранее устраняя всякую мысль о какой бы то ни было связи с какой-либо системой.