Живопись, давшая ему, как было сказано, самые непосредственные импульсы к разнообразным исследованиям, привлекла его внима­ние в особенности к строению человеческого тела; почти в те­чение тридцати лет подряд он занимался анатомией. Хотя эти продолжительные и упорные исследования превосходят по своему объему и характеру даже величайшие требования самого натура­листического из всех искусств и, хотя они приобретали тем более характер научного исследования, чем более они подчинялись только его стремлению к познанию, но результаты их — чисто живописного и педагогического порядка. Они ограничиваются скрупулезно-точным изображением наблюдаемых фактов с помощью рисунка и только в редких случаях содержат также описание последних. От 120 томов, которые Леонардо, по его словам, заполнил анатоми­ческими этюдами, до нас сохранились только отрывки. В них мы видим, например, чудесно исполненный рисунок человеческого ске­лета и его отдельных частей, отдельные стадии механизма сгибания и разные другие вещи; но сопроводительный текст содержит только указания на невидимые на рисунке части или же указания на их положение и значение, и все это в краткой и беглой форме [См. L. d. V. Dell'Anatomia, Fogli A, publicati da T. Sabachnikoff, trascrltti  e annotati da Giovanni Piumati, Parigi 1898.]. Если же сопроводительный текст к рисункам мускулатуры человеческого тела или к рисункам органов речи и дыхания кажется обильнее, то описательная часть содержит только ничтожное количество ука­заний по сравнению с тем богатством и разнообразием, которые представляются глазу зрителя. Скрупулезной точности рисунков всегда противостоит скудость текста, состоящего только из заметок на полях, которые Леонардо написал для себя лично и для позд­нейшей ориентировки⁵ [См. набросанную Леонардо программу его анатомических занятии у Рихтера, т. II, стр. 110 и след. и в цитированной выше «Anatomia», стр. 73]. Номенклатура, принципы и отмечаемые им физиологические подробности имеют своим источником Галена [О биологических и физиологических теориях Леонардо, а также об источниках их см. Radl, Geschichte der Biologie, 2 Aufl., т.1, стр.110 и след. и цитированные там сочинения. Об отдельных источниках см. Solmi, Fonti. Интересен также Боттаци (Bottazzi), Leonardo biologo e anatomico, в ,,L.d.V., Conferenze fiorentine", Milano 1910, стр. 183 и след. См., наконец, введение к вышеназванной „Anatomia'' с краткой библиографией Матиаса-Дюзаля]. Если же он находит противоречия между традиционными теориями и своими собственными наблюдениями и начинает благодаря этому высказывать самостоятельные взгляды, то мысль его теряется в безбрежных комбинациях или же остается в плену телеологических представлений. Он непрестанно колеблется между фантастическими комбинациями и практическими потребностями там, где его глаз не в состоянии проникнуть в связь явлений. Анатомия предста­вляет тому массу примеров, но ни один из них не поучителен и не характерен так, как его исследования сердца, строение кото­рого вместе с частью артериальной и венозной системы он зари­совал, а отчасти и описал. Мы убеждаемся, что эти органы были ему в точности известны; но когда он отвращает глаз от факта, чтоб выяснить себе процесс кровообращения, т. е. когда он отво­рачивается от простых фактов к динамике их, тогда от него усколь­зает физиологическая связь между моторной функцией сердца и кровообращением, потому что он упорно рассматривает оба эти явления порознь друг от друга. Связи, над которыми он задумы­вается, это — связи между макрокосмом и микрокосмом, выдвинув­шиеся в его время снова на передний план естественнонаучных исследований под влиянием Николая Кузанского [Это сравнение ни оригинально, ни старо. Оно встречается, между прочим, и в Tresor Брунетто Латини. См. Sol mi, Fonti, стр. 194, прим. 4]. Леонардо от­дается игре мнимых аналогий, он сопоставляет движение сердца с движением земли, сравнивает ток крови с течением вод и удовле­творяется этими эффектными комбинациями. Для него они доста­точны, чтобы объяснить закономерность сущего. На вопрос же „почему?" он отвечает с точки зрения полезности. В этом отно­шении он следует скорее своему художественному темпераменту и своей склонности к практическому действию, чем открытым им фактам.

Аналогичным образом он относится к объектам и явлениям жи­вотного мира. Живопись и скульптура, следуя запросам новой жизни и духовным течениям рассматриваемого века, поставили человека в центре своих изображений. Искусство, наука и мода привлекли внимание людей к тем существам, которые ввиду их свойств, сходства их вегетативной жизни и сожительства с человеком пред­ставляют массу интересных и достойных наблюдения фактов и проблем. Официальная наука поддерживала эти интересы постольку, поскольку она достигала или рассчитывала достичь знания ана­томии человека почти исключительно путем перенесения на чело­века фактов, установленных при диссекциях животных [См. прим. 1 на cтр.172 и вышеприведенные труды]. Леонардо из личного пристрастия, из художественных и научных интересов и из практических соображений любил себя окружать всякого рода животными; он предпринимал частичные диссекции львов, лоша­дей и птиц, которые он изображал затем на своих зоологических рисунках и отчасти описывал [См. Richter, т. II, стр. 118 и след. и Radl, цит. соч., стр. 100 и след. Но нигде не встречается описания с классификацией]. Но так как в воззрениях кватро­ченто и в искусстве его лошадь занимает среди всех животных наиболее видное место, то Леонардо посвящает ей одной особый труд, от которого уцелели только сохранившиеся в Виндзоре листы с знаменитыми рисунками, но со скудным текстом. Аналогичным образом он срисовывал и описывал еще и других животных, руково­дясь, однако, при этом скорее случаем, чем научными принципами.