ЛЕОHАРДО ДА ВИHЧИ

Но во времена Донателло и Гиберти анатомия уже перестала быть исключительным занятием врачей и готовилась к превращению из ученой книжной науки в описательную, основывающуюся на наблюдении науку. Ряд обстоятельств благоприятствовал этой эволюции, которую можно проследить до появления везалиевской ,,Fabrica" лишь в мастерских художников. Люди, имевшие живой и, если так можно выразиться, профессиональный интерес к точным анатомическим познаниям, могли найти даже в крупных медицинских энциклопедиях или в самых подробных специальных трудах только указания, относившиеся к медицинскому и хирургическому уходу за пациентом по правилам тогдашней, еще исключительно эмпирической практики. Если оставить в стороне упоминаемые Гиберти трудно доступные и мало понятные греко-арабские трактаты, то весьма распространенные тогда труды Раци (Rhazi) и Мезуэ (Mesue), Саличето (Saliceto) и Ланфранки (Lanfranchi), Каулиака (Cauliacus) и Петра Абанского, и даже основоположный текст Мундино (Mundinus) вряд ли могли дать что-нибудь, что удовлетворило бы требованиям художника и программе Гиберти [К некоторым из этих знаменитых тогда авторов мы еще вернемся в дальнейшем, О их жизни и деятельности см.: ,,Handbuch der Medizin" begr. von Puschmann, т. II (Robert Ritter von Торlу, Geschichte der Anatomic, mit Bibliographic); кроме того, Gurit, Geschichte der Chirurgie,T. I, а также М. Roth, Andreas Vesalius Bruneilensis, Berlin 1892. Гиппократ, Гален и Авиценна были распространены только по-латыни. Из средневековых авторов на итальянский язык были переведены следующие:

Guido de Cauliaco, Chirurgia, Венеция 1480. (Произведение это написано 1363, неоднократно перепечатывалась по-латыни и по-итальянски. О содержания и значении его см. Handbuch der Medizin. т. II, стр. 209 и М. Roth, цит. соч., стр. 27 и след.).

Ketham, Fascicule di medicina, Venezia 1493. Эго маленькое произведение не имеет никакого научного значения и ценится лишь из-за прекрасных гравюр и как вещь для библиофилов.

Mesue, Delle medicine solutive, Modena 1475. (В XV в. перепечатывалось еще 5 раз). Книга эта под названием Mesue volgare была очень распространена и очень ценилась. Перевод ее, сделанный Цуккеро Бенчивенни (Zuccbero Bencivenni), ценен благодаря терминологии на народном языке. В качестве медицинского трактата она представляет только собрание рецептов.

Racis Mohammed, Lib. Ill Almansoris (Различные издания в XV в.).

Saliceto (da), Guglieimo, La Ciroxia, Венеции 1474, 1491. В этом труде Содержится две книги о хирургической анатомии (4 а 5); она была составлена между 1275 и 1279 гг. (См. Gurit, Geschichte der Chirurgie, т. II). Итальянский перевод этого ценного трактата написан на варварской, непонятной смеси тосканского и венецианского диалектов, с примесью латинских добавлений и всякого рода варваризмов.

Знаменитая анатомия Мундино де Люцци (Mundinus de Luzzi), служившая основой школьного медицинского преподавания, была переведена на итальянский язык лишь в 1502г., очевидно, благодаря своему тогдашнему чисто научному значению.

Библиографические данные о медицинских инкунабулах с учетом языка, на котором они написаны, см. Stосktоn-Ноugh, Incunabula Medica, Trentoni 1888].

Заявление „Commentarii" очень ясно. Художник, желающий подражать природе, не должен знать патологических изменений человеческих членов и лечения их; он обязан изучить здоровое тело, а для этой цели не годились вышеназванные трактаты и другие, подобные им. Ему оставалось обратиться только к непосредственному наблюдению. Впервые люди, животные и растения попали в поле зрения систематически исследующего глаза. Первым результатом этого одновременного изучения ученых трудов и живых явлений было констатирование недостаточности книжной науки и открытие постоянных противоречий между ученой литературой и действительностью. Здесь источник известной антипатии Леонардо ко всякой школьной и цеховой науке. Поколение Гиберти и Альберти стремилось еще добиться путем компромиссов примирения противоречий, но единственным ценным для науки результатом их усилий было вызванное ими сотрудничество художников с учеными. Своим происхождением, дарованием и воспитанием, своей деятельностью художник сам был побуждаем к тому, чтобы искать и собирать факты. Его богатством, которым распоряжалась его фантазия, был опыт. Но ученый давал ему теории, которые могли побудить его к самостоятельному мышлению, если он обладал пытливостью исследователя. Эти теории, греческо-средневековое наследие, были искажены и затемнены либо перипатетической диалектикой, либо неоплатоновской фантастикой. Для юноши из народа, обладавшего здравым смыслом и глубокой религиозностью, имевшего открытые глаза и практическое чутье, наивную душу и художественное дарование, ничтожные знания и много самобытности, для этого, начинавшего кипучую жизнь, юноши вообще не представляли никакого интереса силлогистическая игра мысли и сверхфизические умозрения. Он желал и должен был, как учил Гиберти, усвоить полезные для себя сведения. Так начал и Леонардо, одинокий и лишенный руководства автодидакт, очутившись один на один с книжным миром, воспитанник мастерской, очутившись один на один с людьми и природой. В этой обстановке зародились и созрели его научный скептицизм и фанатическая привязанность к опыту, оставшиеся неизменными основами его деятельности как исследователя. Анализ его литературного наследия покажет нам, как его воспитание воздействовало на его научную деятельность и как конечные результаты последней гармонируют с темными началами его художественного и научного посвящения.