В европейской культуре Леонардо да Винчи стал символом универсального гения. Проблема гения возникла к началу XIX в. в ходе поисков идеальной цели, к которой стремится историческое развитие человека. Эта цель во времена Леонардо трактовалась в терминах универсального человека, в средние века — святого, в античности - богов, титанов, героев. Психиатры XIX в. имели особые позиции по историческому развитию человека: о вырождении человечества, о связи гениальности и помешательства. Учение Дарвина прибавило популярности проблеме гениальности и ориентировало ее узко материалистически; оригинальность гения искали теперь в особом строении мозга и в особой биологической конституции, а в начале XX в. - в особом генетическом строении.

    1920-е были уникальным периодом русской биологии: многие старые запреты и ограничения с потерей влияния прежних авторитетов были сняты, а новые — еще не возникли. На этот период приходится много замечательных работ, но (что понятно) еще больше поспешных обобщений, не имевших достаточного научного основания, обращенных к широкой публике. Систематическую критику интеллектуально нечетких работ вел Н. К. Кольцов в организованном им Русском евгеническом обществе и его "Журнале", — в связи с тем, что в ранний период русская генетика человека (называемая по моде времени "евгеникой") была в значительной мере занята задачами просвещения. Стремясь трактовать проблему гениальности в научных рамках, Н. К. Кольцов и Ю. А. Филипченко (в "Известиях" своего Бюро по евгенике) избегали вненаучного и неопределенного слова "гений", имевшего к тому же ценностную нагрузку, и говорили о психических особенностях человека, его различных признаках и свойствах, о "наших выдвиженцах", о "потомстве великих людей" и, наконец, о "талантах".

    Евгенический этап русской генетики человека прекратился в 1930 г. Тогда же Сталин сократил педологию, психоанализ и профкабинеты, а весной 1931-го нанес первый удар по теории гена. Биология человека стала в СССР невозможной — так надолго, что публикация В. П. Эфроимсона об эволюции альтруизма в "Новом мире" (1971) стала откровением для читающей публики и — мишенью для критики идеологов. Эта ситуация сделала невозможным обсуждение его итоговой работы по генетике гениальности, опубликованной лишь после смерти автора.