ДВЕHАДЦАТАЯ КHИГА. ИЛИ ЦЕЗАРЬ - ИЛИ HИЧТО. XIII

Время шло, и по мере того, как приближался день освобождения Марии, Леонардо замечал, что Никколо, несмотря на самоуверенность, слабеет, теряет присутствие духа, то медлит неосторожно, то суетится без толку. По собственному опыту художник угадывал то, что происходило в душе Макиавелли. Это была не трусость, а та непонятная слабость, нерешительность людей, не созданных для действия, та мгновенная измена воли в последнюю минуту, когда нужно решать не сомневаясь и не колеблясь, которые ему самому, Леонардо, были так знакомы. Накануне рокового дня Никколо отправился в местечко по соседству с башней Сан-Микеле, чтобы все окончательно приготовить к побегу Марии. Леонардо должен был утром приехать туда же.
Оставшись один, ожидал он с минуты на минуту плачевных известий, теперь уже не сомневаясь, что дело кончится глупой неудачей, как шалость школьников.
Тусклое зимнее утро брезжило в окнах. Постучали в дверь. Художник отпер. Вошел Никколо, бледный и растерянный.
- Кончено! - произнес он, в изнеможении опускаясь на стул.
- Так я и знал, - без удивления молвил Леонардо. - Я говорил вам, Никколо, что попадемся.
Макиавелли посмотрел на него рассеянно.
- Нет, не то, - продолжал он. - Мы-то не попались, птичка из клетки улетела. Опоздали.
- Как улетела?
- Да так. Сегодня перед рассветом нашли Марию на полу тюрьмы с перерезанным горлом.
- Кто убийца? - спросил художник.
- Неизвестно, но, судя по виду ран, едва ли герцог. Ha что другое, а на это Чезаре и его палачи - мастера: сумели бы перерезать горло ребенку. Говорят, умерла девственницей. Я думаю, сама...
- Не может быть! Такая, как Мария - ее ведь считали святою?..
- Все может быть! - продолжал Никколо, - вы их нe не знаете! Этот изверг...
Он остановился и побледнел, но кончил с неудержимым порывом:
- Этот изверг на все способен! Должно быть, и святую сумели довести до того, что сама на себя наложила руки...
- В прежнее время, - прибавил он, - когда еще ее не так стерегли, я видел ее раза два. Худенькая, тоненькая, как былинка. Личико детское. Волосы редкие, светлые, как лен, точно у Мадонны Филиппино Липпи в Бадии Флорентийской, что является св. Бернарду. И красоты-то в ней особенной не было. Чем только герцог прельстился... О, мессере Леонардо, если бы вы знали, какой это был жалкий и милый ребенок!..
Никколо отвернулся, и художнику показалось, что на ресницах его заблестели слезы.
Но тотчас спохватившись, докончил он резким, крикливым голосом:
- Я всегда говорил: честный человек при дворе все равно, что рыба на сковороде. Довольно с меня! Я не создан быть слугою тиранов. Добьюсь наконец, чтобы Синьория отозвала меня в другое посольство - все равно куда, лишь бы подальше отсюда!
Леонардо жалел Марию, и ему казалось, что он не остановился бы ни перед какой жертвой, чтобы спасти ее, но в то же время в самой тайной глубине сердца его было чувство облегчения, освобождения при мысли о том, что не надо больше действовать. И он угадывал, что Никколо испытывает то же самое.