ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ. МЕХАНИКА ЛЕОНАРДО ДА ВИНЧИ - ГЛАВА 1. МЕХАНИКА КАК ЦЕЛОЕ. § 1. ТРАКТАТ О МЕХАHИКЕ

В предыдущих трех частях мы подробно проанализировали три линии явлений.

Мы видели в первой части, как многовековое развитие механики, изменяющейся в глубокой и тесной связи с порождающим ее к жизни обществом, приходит в середине XV в. к какому-то несомненному рубежу. Перипатетическая система основных положений и законов механики и построенное на ней сначала в Элладе, эллинистическом мире, а затем в Риме, позже на феодальном арабском Востоке и, наконец, в западной феодально-схоластической науке сложное и разнородное здание "конкретной механики" к XV в. оказываются так глубоко и детально разработанными в своих отдельных частях, некогда составлявших одно целое, что они уже только по видимости тяготеют к этому целому. Фактически они представляют собой куски, отдельные кирпичи, из которых может быть или, вернее, должна быть начата стройка нового здания, как только на это здание поступит в достаточной степени мотивированный и серьезный социальный заказ.

Мы видели во второй части, как такой социальный заказ, к тому же XV в., создается новой техникой, органическими и неразрывными узами связанной с теми решающими социальными сдвигами, с той новой расстановкой классовых сил, которые определяют собой многогранное историческое явление, обычно называемое итальянским Возрождением. Новая техника создает новые кадры специалистов и властно требует создания новой науки, которая явилась бы в ее руках не игрой более или менее досужего и изощренного ума, а мощным рабочим орудием, помогающим конструировать и строить. Мы видели, как наука, и, в частности, механика, эпохи Возрождения делает первые робкие и почти полностью неудачные шаги в этом направлении, как она пытается порвать линию научной традиции, обращаясь непосредственно к опыту и отказываясь от сложного кружева аксиом и доказательств, завещанного научными дедами и прадедами, создает беспомощные и наивные, но глубоко симптоматичные произведения, свидетельствующие о наступлении новой эры.

Наконец, в третьей части мы познакомились с фигурой одного из творцов, которые, по выражению Энгельса, "создавали владычество современной буржуазии", одного из титанических и наиболее универсальных представителей титанической и универсальной эпохи Возрождения. Мы видели, как социальное происхождение и воспитание гениально одаренного сына нотариуса из Винчи — Леонардо, постоянно колебавшегося между феодально-буржуазным дворцом и почетным креслом при дворе властителя, с одной стороны, и скромной мастерской, грязью и копотью горна и тяжелым трудом цехового мастера — с другой, создавали неутомимое, ненасытное, не лишенное скепсиса и некоторой жестокости любопытство, доминирующее стремление к самостоятельности, к оригинальности, иногда переходящей в оригинальничанье. Это стремление, причудливо соединяясь с исключительной, свойственной только крупнейшим художникам чуткостью, уменьем слышать ритм времени и с действительно дикой жаждой к познанию, делало Леонардо как бы фокусом, в котором преломлялись все художественные, научные и технические чаяния его времени.

Совершенно естественно поэтому, что в точных науках вообще, и в частности в механике, стоявшей на пороге перелома, Леонардо должен был сказать новое слово. Реформа механики созрела, нужны были только люди, которые могли бы ее произвести и одним из первых, и наиболее талантливых таких людей был художник из Винчи. Утверждение это кажется нам несомненным, и если бы до нас не дошло по какой-нибудь несчастной случайности ни одной строчки из механических работ Леонардо, мы могли бы, пожалуй, зная технику его творчества, восстановить в основных чертях систему его механики: настолько закономерно вырастает она из предыдущего развития дисциплины, настолько точно отвечает социальному заказу эпохи. Но, к счастью, нам не приходится заниматься столь сложной работой, ибо механические записи Леонардо дошли до нас в количестве, которое можно смело назвать громадным. В предыдущей части нашей работы мы говорили о том, что Леонардо занимался механикой в течение всей своей творческой жизни, особенно же во время первого пребывания в Милане и второго пребывания во Флоренции. Поэтому естественно, что рукописи его, относящиеся к этому времени, полны заметок по механике. Наиболее полно представлена механика в трех рукописях Леонардо: в "Атлантическом кодексе", в так называемом "Кодексе Арундель" и кодексе "Е" Парижской национальной библиотеки, хотя и другие рукописи, в частности кодексы "А" и "G" Парижской национальной библиотеки содержат их весьма большое количество. В целом же все заметки, относящиеся прямо или косвенно к области механики твердого тела, без записей, относящихся к гидро- и аэромеханике, число каковых также весьма значительно, составляют, примерно, 20—25 печатных листов текста. Механика, несомненно, представляет собой область, которой отведено наибольшее количество заметок Леонардо. Отсюда ясно, что предмет этот является для него основной научной дисциплиной, наиболее важной и актуальной.

Однако, несмотря на этот анализ и изложение механики Леонардо далеко не легки и требуют реконструктивной работы, хотя и не столь ответственной и смелой, как названная нами выше, но зато более хлопотливой, мелочной и, пожалуй, трудной. Мы уже говорили о том, что Леонардо не окончил ни одного из своих научных трудов; не окончил он (или, может сыть, окончил, но до нас оно не дошло — подробнее этот вопрос мы будем разбирать ниже) и свое любимое произведение: трактат о механике. Отдельные заметки или группы заметок, иногда связанных некоторой общей темой, а чаще таковой не связанных, разбросаны по отдельным листам рукописей исследователя в беспорядке, поистине художественном. Только в очень немногих местах сплошное связное изложение занимает несколько страниц подряд. В большинстве же случаев страничка или полустраничка с вопросами механики сменяется страничкой или полустраничкой с вопросами геометрии или оптики, записью аллегории, счетом кухарки или анекдотом, чтобы затем опять смениться отрывком по механике. При этом самые записи по механике далеко не всегда закончены; сплошь да рядом они начинаются чуть ли не с середины фразы, почти всегда записаны небрежно и совершенно не отделаны, что понятно в записях чернового характера, подлежащих еще дальнейшей обработке, систематизации и переписке начисто.

Пожалуй, еще большими препятствиями в реконструировании истинной и полной системы взглядов Леонардо в области механики являются их хронологическая разнопланность и терминологическая невыдержанность. Одна и та же мысль, одна и та же тема повторяется в записях почти всегда несколько; раз — в отдельных случаях десять, пятнадцать раз — и получает нередко совершенно различное, иногда противоречивое объяснение или доказательство. На протяжении своей жизни Леонардо нередко менял свои взгляды, под влиянием расширения круга своих чтений, повторения и углубления опытов сопоставления итогов, полученных при разрешении различны вопросов, и при проверке своих выводов на практике. А между тем установить хронологическую последовательность отдельных записей или групп их часто весьма трудно или даже невозможно. Если мы знаем, что датированное самим Леонардо начало "Кодекса Арундель", представляющее собой самый большой из сохранившихся до нас отрывков по механике относится к 22 марта 1508 г. и написано во Флоренции, в доме, Пьеро ди Браччьо Мрателли; если мы с большой степенью вероятности можем предполагать, что записи по механике кодекса "Е", представляющего собой единую, неразрозненную со времени ее написания тетрадь, датируются, примерно, 1516—1517 гг. , то относительно записей "Атлантического кодекса", представляющего собой, как известно, совершенно беспорядочно выполненное, много времени спустя после смерти Леонардо, собрание вырванных из разных записных книжек отдельных листов, сколько-нибудь убедительная датировка является невозможной. А вследствие этого, реконструируя систему механики Леонардо, мы, несомненно, можем поставить рядом высказывание, относящееся, предположим, к 1498 г., с высказыванием, относящимся к 1517 г., т. е. свести воедино отрывки, отражающие совершенно разные пласты творчества Леонардо. Еще затруднительнее выбор окончательной, принятой самим автором редакции того или иного положения. Ни хронологическая последовательность, установить которую к тому же, как мы только что видели, нередко является невозможным, ни большая правильность и стройность с точки зрения современной науки не могут служить окончательными критериями такого установления, хотя и с тем и с другим приходится весьма серьезно считаться.

Несмотря на все эти трудности, мы, вслед за рядом других исследователей, беремся за изложение системы механики Леонардо, ясно сознавая неизбежность ошибок в нашем изложении.

При этом, реконструируя систему механики великого винчианца, мы, вопреки некоторым новым исследователям, несмотря на все трудности, стараемся восстановить именно единую, более или менее однородную систему. При отборе высказываний, включаемых нами в изложение, мы руководствуемся как упомянутыми выше критериями хронологического и смыслового порядка, так и соображениями или, вернее, ощущениями соответствия того или иного высказывания со всей реконструируемой нами системой. Поступая таким образом мы предполагаем, конечно, что такая система существовала что в каждый данный момент и особенно к концу своей творческой жизни, когда Леонардо делал героические попытки свести воедино распадающиеся на тысячи частей осколки своих записей, он сам ощущал их единство и предполагал отразить его, а может быть и отразил в едином большом трактате — сочинении по механике.

В своей неоднократно нами упоминавшейся работе П. Ольшки категорически отрицает возможность реконструкции отдельных монографических сочинений Леонардо, полагая, что, вопреки совершенно ясным указаниям самого Леонардо на намерение в дальнейшем разобрать свои разрозненные заметки по сюжетам и, несмотря на неоднократные его отсылки к тем или другим его монографическим сочинениям, эти сочинения и не были и не могли быть созданы. Творчество Леонардо якобы слишком фрагментарно по самому своему существу, сам Леонардо слишком беспомощен в обращении со своим материалом, который он абсолютно не умеет переводить из стадии эмпирической констатации в стадию абстрактного обобщения, чтобы можно было считать реальным создание из этого материала некоего единого научного целого. А если бы несомненно существовавшее у Леонардо намерение систематизировать собранный им громадный и разнообразный материал и было осуществлено, то дало бы в результате не монографическое научное исследование, а всеобъемлющую, практически направленную энциклопедию типа схоластических сумм.

С подобной точкой зрения мы совершенно не согласны, так как она, представляя легкий и соблазнительный путь для преодоления пугающей пестроты леонардова научного наследия, в то же время решительно противоречит, что, впрочем, чувствует и сам Ольшки, всем высказываниям Леонардо и, что, может быть, не менее важно, всему характеру его научного и известного нам лучше художественного творчества.

Действительно, есть ли основание сомневаться в том, что Леонардо имел в виду написать, — а может быть и в самом деле написал, — сочинение или несколько сочинений по теоретической механике? Нам кажется, что нет, и вот по каким соображениям.

Вступление к "Кодексу Арундель", на которое ссылается Ольшки и которое мы привели полностью выше, говорит, действительно, только о том, что разнообразные заметки в дальнейшем должны быть рассортированы по сюжетам, что как будто бы может быть истолковано и в смысле утверждения Ольшки, хотя отнюдь не обязательно требует признания его; зато ряд высказываний Леонардо не допускает различных толкований. Так, в "Атлантическом кодексе" дважды упоминаются, по-видимому, уже готовые, трактаты по механике: на стр. 335, v. d. говорится: "...как доказывается в моем трактате о местном движении, о силе и весе (come si mostra n´un miotrattato di moto locale e di forza e di peso)", а на стр. 353 v. с. — "... как доказывается в моей книге о движении (come si dimostra nel libro delli mia mofci)".

Это и несколько других подобных указаний в самих рукописях Леонардо говорят с несомненностью о том, что трактат о движении, силе и весе был им либо написан, либо подготовлялся и решительно противоречит концепции Ольшки. Кроме ссылок на данный трактат, содержащий, как мы увидим ниже, основы теоретической механики, мы встречаем столь же прямые указания на два других трактата — трактат о деталях машин (element! machinali) и трактат об основах сопротивления материалов и статики сооружений.

Но если указания самого Леонардо могут быть подвергнуты сомнению, ибо можно сказать, что увлекающийся художник ссылался на то, чего он еще и не начинал делать, то вряд ли можно высказать такое же скептическое отношение к другу и сотруднику Леонардо в девяностых годах XV в. — Луке Пачьоли. В уже цитированном нами предисловии к "Божественной пропорции" он говорит о том, что Леонардо "приступил к бесценному произведению, разбирающему местное движение, удар, вес и все силы, т. е. приобретаемые веса, каковое произведение он со всяческим старанием стремится довести до надлежащего окончания" .

Леонардо и Пачьоли говорят, таким образом, о трактатах, как об уже существующих или близких к осуществлению произведениях. Но можем ли мы из этого одного заключить, что такие произведения существовали, и как тогда объяснить тот факт, что до конца своей жизни Леонардо продолжал вести записи на темы, которые, казалось бы, уже окончательно разобраны в названных трактатах.

Решительный ответ на этот вопрос мы вряд ли сможем когда-нибудь дать, если, по какой-нибудь счастливой случайности, не расширится значительно круг наших источников. Но мы склонны полагать, что трактаты Леонардо если и не были готовы окончательно, то, во всяком случае, к концу его жизни находились в состоянии, близком к окончанию, и, вернее всего, были более законченными, чем даже тот наиболее разработанный и цельный отрывок, который мы имеем в начале "Кодекса Арундель". Основанием для такого предположения служит тот факт, к сожалению обычно недостаточно учитываемый исследователями, что во многих десятках своих заметок, особенно в заметках, которые мы имеем все основания относить к поздним периодам творчества Леонардо, он ссылается на свои сочинения и при этом в кавычках цитирует тот или иной отрывок текста, упоминая обозначение книги и главы, из которых этот отрывок заимствован. Ссылок таких много, но мы ограничимся приведением лишь нескольких, относящихся к разным типам: "доказывается это седьмой элементов, утверждающей, что то тело будет более легким... (Е. 37 г.); или: "доказывается это четвертой о тяжести, утверждающей, что то весомое делается более быстрым..." (Е 37 v.); или: "доказывается это четырнадцатой о местном движении, гласящей, что то весомое тело, которое занимает меньше воздуха..." (Е. 37 v.); или: "доказывается это третьей этого, утверждающей, что то весомое тело, которое занимает меньше воздуха..." (Е. 37 v.); или, наконец: "доказывается это третьей этого, утверждающей, что выпуклые части тел более приспособлены к проникновению через воздух..." (Е. 46 г.).

Между тем, ни в одной из известных нам рукописей Леонардо мы не имеем сколько- нибудь значительного числа нумерованных аксиом или теорем. Это заставляет выдвинуть два предположения, взаимно исключающих друг друга. Первое — что Леонардо держал в уме сложное оглавление всех частей своего механического сочинения и цитировал их на память — кажется нам совершенно невероятным. Остается второе — что им был составлен некий черновой вариант отдельных частей задуманных им механических трактатов или одного трактата, каковые или каковой были разбиты на главы, имевшие словесные наименования: "О весе", "О движении", "Об ударе", и разделявшиеся на нумерованные параграфы. К последнему предположению нас склоняет то обстоятельство, что заметки со ссылками, подобными вышеприведенным, совсем не встречаются в ранних тетрадях Леонардо, например в кодексе "А" Парижской Национальной библиотеки или в ранних листах "Атлантического кодекса". Таким образом, напрашивается вывод, что в последние годы своей творческой жизни, после 1509—1510 гг., Леонардо осуществил то, о чем он мечтал давно и о чем говорил во вступительных строках "Кодекса Арундель": подобрал рассыпанные по сотням страниц своих тетрадей механические отрывки, распределил их по главам и пронумеровал. В результате получилось некое подобие готового трактата. Леонардо, по своему обыкновению, не считал его законченным, так как нашел в нем множество дефектов, которые и начал исправлять, перерабатывая и дорабатывая отдельные части. Обстоятельство это и объясняет наличие в поздних рукописях отрывков, трактующих те же темы, которые, казалось бы, уже были проработаны в сводном труде.

Таким образом, мы, в противоположность Ольшки, считаем несомненным, что Леонардо да Винчи предполагал создать монографический трактат или несколько трактатов по механике; к выполнению этой работы он, несомненно, приступил и, по всей вероятности, закончил ее в предварительном виде. А это дает нам право, не прячась за удобный агностицизм, попытаться реконструировать механику Леонардо именно как нечто целое и проанализировать ее как первый крупный и значительный памятник новой науки. Памятник этот не дошел до нас в законченном виде, о чем, конечно, можно пожалеть, но зато он позволяет вскрыть самый процесс становления этой науки, все ее многоразличные связи и обусловленности.