ЧАСТЬ ВТОРАЯ. ВОЗРОЖДЕНИЕ - ГЛАВА 2. ТЕХНИКА И ТЕХНИКИ. § 2. ИHЖЕHЕРЫ

Даже беглое ознакомление с итальянской техникой XV в. показывает, во-первых, сравнительно высокий уровень ее, резко отличающийся от уровня техники феодальной и соответствующий тем сдвигам в области социальной и экономической, которые к этому времени окончательно определились в Италии. Во-вторых, техника эта во всех своих главных отраслях и ответвлениях достигла той ступени, когда для сознательного занятия ею недостаточно уже чисто эмпирических навыков и приемов, но должны быть привлечены к делу некоторые, хотя бы примитивные и грубые, теоретические обобщения и когда самый уровень техники настоятельно требует насыщения ее наукой. Наконец, в-третьих, несомненно, что наукой, которая была в наибольшей степени нужна технике этого времени, которая подсказывалась всей ее структурой, была механика в разных своих разделах. Таким образом, развитие производительных сил в итальянских городах, протекавшее в тесной связи с изменениями в производственных отношениях, рассмотренными нами выше, повелительно диктовало новое отношение к науке вообще и к механике в частности. Совершенно ясно, что последняя не могла уже оставаться одним из ответвлении сложных, изощренных, но ни в какой мере не используемых на практике философско-богословских спекуляции. Она должна была резко изменить свои функции, а, следовательно, и свой характер. Однако, прежде чем рассмотреть механику итальянского XV в., следует для полноты картины остановиться на появлении новых людей, являвшихся носителями новой техники и новой науки, на создании новой научно-технической литературы, которая и подведет нас вплотную к новым работам механике. Фактом, на который, к сожалению, обыкновенно не обращают достаточного внимания, несмотря на то, что и в общеисторическом, и в историко-научном плане он, как нам кажется, делает немаловажное значение, служит появление на исторической арене фигуры инженера, техника-специалиста, одним из основных, а позднее и единственным занятием которого является выполнение различных гражданских и военных технических сооружений . Насколько можно усмотреть из сочинений Витрувия и Герона, последние десятилетия Римской империи, в области науки имеющие вообще что-то общее с итальянским XV в., тоже знали руководителей крупных технических работ и теоретиков техники, но оба эти занятия, как это четко сформулировал в начале своей восьмой книги Папп (см. стр. 77), были резко отделены друг от друга. Техник оставался либо старшим рабочим, либо только администратором, которому теория была не нужна; теоретик же был по большей части философствующим дилетантом. Совсем иначе обстояло дело в, рассматриваемое нами время: бурное и быстрое развитие техники настоятельно требовало какой-то, хотя бы элементарной, теории и наличия инженера-специалиста, владевшего и практическими навыками и немного разбиравшегося в теории. Действительно, именно в Италии и именно в XV в. инженер сделался постепенно необходимейшей фигурой в каждом передовом городе, при каждом значительном дворе. Самое слово "инженер" — "ingeniere", появившееся значительно раньше происходящее, очевидно, как от слова "ingegno" — машина, приспособление, так и, косвенно, от слова "ingegno" — ум, сообразительность, несомненно получило и свое современное значение, и полные права гражданства именно в Италии в XV в. Л. Ольшки принадлежит немалая, на наш взгляд, заслуга установления генезиса современной технической литературы и неразрывно связанной с ней современной техники вообще, хотя отдельные соображения в этом направлении высказывались и раньше, в частности цитированным выше Либри. Можно с полной неоспоримостью утверждать, что новая техника и тесно связанная с ней новая наука родились не в правящих, не в высших экономически, политически, интеллектуально слоях итальянского населения, — она вышла из цехового ремесла, из тех средних слоев населения итальянских городов, которые не разжирели и успокоились, подобно олигархической верхушке, и не отчаялись и опустили руки, как пролетарские низы, а сохранили в себе еще нечто от боевого задора прошлого века. Не имев еще возможности израсходовать бродившие в них силы в социальной и политической борьбе за улучшение своего экономического положения, ремесленники давали им выход в идеологической сфере. Недаром подавляющее большинство художников и скульпторов, писателей и гуманистов XV в. вышли из рядов средней и мелкой буржуазии. Замечательно при этом и чрезвычайно важно, особенно для нашей темы, что университетская наука, являвшаяся плотью от плоти феодальной системы, не принимала почти никакого участия в создании новой техники и связанной с ней новой науки. Тематика ученых типа Пелакани, как будто бы и весьма близкая к запросам техники, трактующая те же механические проблемы, отражала только далекие отблески новых веяний. Наука этих ученых была слишком абстрактна, слишком укоренена в прошлом — и идеологическом и социальном. Сами они, слишком далекие от жизни, скованные окостеневшими университетскими традициями, не могли помочь грубой, неоформленной, искавшей немедленного и активного содействия технике. Последняя могла найти помощь и действительно находила ее только в рядах людей, которые силой обстоятельств выделились из цехового ремесла, сделали технику одним из основных своих занятий, и, идя от практических, эмпирических навыков, постепенно освоили и то ценное и нужное для их работы, что могла дать враждебная им по всему своему духу схоластическая университетская наука.

Одним из наиболее ранних и, по-видимому, наиболее крупных представителен новой техники, еще не поднявшихся до овладения сколько-нибудь абстрактной теорией, но уже чувствовавших необходимость в ней и подходивших к ней вплотную, был неоднократно упомянутый нами создатель купола Флорентийского собора, скульптор и архитектор Филиппе Брунеллески (1377—1446) .

Начав, как и многие из техников своего времени, с обучения ювелирному ремеслу, которым он, между прочим, занимался и позже, Брунеллески скоро перешел к занятию архитектурой. На архитектуру как раз к этому времени, времени воцарения Козимо Медичи, существовал усиленный спрос; она стояла в центре внимания обстраивавшихся флорентийских богатеев. Уже в юности Филиппе, как говорит Вазари, "познакомился с некими учеными людьми, начал размышлять о времени и движении, о весах и колесах, о том, как можно заставить последние вращаться и чем их можно двигать, и в результате сделал собственноручно несколько превосходнейших и прекраснейших часов" Это указание Вазари кажется нам исключительно важным и показательным. Во-первых, оно подтверждает высказывание Маркса о том, что механические часы были прибором, на конструировании которого воспитывалась научно-техническая мысль, подготовлявшая техническую революцию; занятие механикой не как отраслью философского осмысления мира, а как наукой технической в первую очередь, было теснейшим, правда очень своеобразным, образом связано с изучением и изготовлением часов. Во-вторых, в нем замечательно утверждение, что для занятий техникой в XV в уже необходимо было как-то задуматься над проблемами механики, что это было неизбежно именно для техника-практика каким собирался стать молодой Брунеллески, несмотря на то и даже, может быть, именно вследствие того, что он был не учен и невидимому, не очень грамотен . Не следует, однако, думать, что, занявшись рассмотрением вопросов механики, Брунеллески сразу же сумел подвести под свои практические инженерные занятия надлежащую научную базу, что он сумел поставить науку на службу технике. Вся его дальнейшая техническая деятельность говорит об обратном. Вазари сообщает о ряде специально архитектурных и вообще технических работ Филиппо: он строил укрепления и каналы и рядом с этими важными государственными заданиями немалое время тратил на устройство всяких механических трюков: появление ангелов и чертей, полеты и провалы при частых и многообразных флорентийских празднествах и процессиях. Такое соединение серьезных и развлекательных функций в лице одного инженера типично для техников XV в., оно наблюдалось и значительно позже, свидетельствуя о далеко еще не полном понимании роли и значения техники как социальной силы.

Самой крупной и знаменитой технической работой Филиппе Брунеллески было сооружение купола Флорентийского собора. Купол этот имел такие масштабы и так прославился не только па всю Италию, но и за пределами ее, что до нас дошли довольно подробные сведения о его постройке. Сведения эти рисуют в таком виде процесс постройки: сначала архитектор в течение нескольких лет изучал, обмеривал, зарисовывал античные купольные здания, в первую очередь римский Пантеон; затем он делал эскиз проектируемого им сооружения и заказывал у столяра деревянную модель его, отражавшую все детали конструкции.

Модель эту он держал в глубоком секрете, ибо она — единственный залог его авторства, и, получив ее, всякий другой техник смог бы построить по ней данное сооружение. К моменту конкурса проектов модель при объяснительной записке представлялась специально назначенному жюри, после чего архитектор или архитекторы (ибо нередки случаи поручения постройки двум строителям) проектировали и заказывали новую, уже рабочую модель, по которой и осуществлялась постройка, причем детали последней, опять таки, держались в секрете. Затем архитектор сам руководил постройкой, лично указывая артелям каменщиков и других строительных рабочих, что, где, как класть и укреплять. Ни в момент создания модели, ни во время перевода ее на реальную постройку мы, по всей вероятности, не встретим никакого или почти никакого элемента расчета. Строитель рассматривал существующие сооружения, размышлял о природе веса, о действии рычагов и наклонных плоскостей и на основании этих чисто эмпирических наблюдений и размышлений проектировал и затем осуществлял в модели и в натуральную величину свой проект. Необходимость науки, научного исхода к техническому заданию уже чувствовалась вполне ясно. Но, с одном стороны, техник, выйдя из среды мало ученых или дате малограмотных цеховых мастеровых, не владел сколько-нибудь свободно той наукой, которая культивировалась в современных ему университетских кругах; с другой же стороны, и самая эта наука, как мы неоднократно показывали выше, по всей своей природе была совершенно неспособна ответить на запросы техники, оказать ей необходимую помощь. Чтобы наука могла помочь технике, а техника — поставить себе на службу науку, необходимо было, во- первых, создать, новый тип техника, значительно более образованного, чем хотя бы создатель флорентийского купола; во-вторых, надо было в корне переработать науку, сделав всю ее структуру радикально иной. И действительно, техники берутся как за то, так и за другое, но понятно, что процесс этот протекает не сразу, что необходима была длительная и упорная работа нескольких поколении, прежде чем начали появляться сколько-нибудь ощутительные результаты.

Характерной фигурой начала и середины XV в. оставался инженер-практик, только размышлявший над теоретическими вопросами, как юный Брунеллески, но не способный осилить их сколько-нибудь радикально. Такую фигуру инженера-практика, инженера, не занимавшегося кроме техники ни архитектурой, ни тем паче живописью, рисует Вазари, описывая жизнь и деятельность нам ближе не известного и, насколько´ мы знаем, никем не изученного флорентийского инженера Чекки .

Во вступительных строках своего очерка Вазари, хотя и писавший спустя столетие, но почти всегда базировавшийся на современных источниках, делает характерное замечание: "Бурное развитие строительного дела и архитектуры с неизбежностью вызывает к жизни разного рода строительные приспособления и машины, они же изобретаются для военного дела и для гидротехнических сооружении, а необходимость в этих приспособлениях и машинах создает потребность в техниках-специалистах, самые выдающиеся из которых заслуживают особой похвалы, какую и заслужил Чекка-флорентинец" . Действительно, уже Брунеллески во время своей многолетней и многообразной деятельности в качестве архитектора постоянно наталкивался на проблемы техники строительного дела — флорентийские архивы его времени полны упоминаний об уплате ему за то пли иное изобретение, главным образом в области подъемных машин для строительных материалов купола, а Вазари приписывает ему, впрочем, без достаточных оснований, изобретение особого приспособления к крану для подъема больших каменных блоков. Естественно поэтому, что уже в следующем поколении, — а Чекка принадлежал к нему, — появилась потребность в людях, которые бы специально занимались такими вопросами. Чекка, как и Брунеллески, как и все остальные техники его времени, вышел из среды цехового ремесла, и притом из бедного и невлиятельного, полупролетарского цеха столяров, строивших для архитекторов модели и осуществлявших леса и подъемные сооружения, всегда, в то время, деревянные. Начал он с изобретения и проектирования военных приспособлений — осадных машин и укреплений — и скоро так прославился в этом деле, что был взят флорентийской коммуной на постоянный оклад в качестве городского инженера. В мирное время, которое, впрочем, становилось все более редким, он разъезжал по стране, осматривал крепости, ревизовал и ремонтировал; кроме того, он занимался техническими проблемами мирного характера. Не на последнем, а может быть и на одном из первых мест в числе занятий Чекки были изобретения и приспособления для развлекательных целей. Мы видели, что народные развлечения, роскошные и замысловатые были одним из серьезных политических средств в руках династии. Медичи, особенно в руках Лоренцо "Великолепного". Естественно поэтому, что в них вкладывалось все быстро развивавшееся техническое уменье, которым щеголял вновь испеченный инженер того времени и которое он не всегда решался применять в полном объеме для более серьезных целей. Так, Вазари, описывая флорентийские праздники, попутно описывает и сложные технические приспособления, состоящие, по-видимому, в основном из систем рычагов, блоков и зубчатых колес, применявшиеся на главных из них. Он приписывает Чекке устройство облаков, которые были обязательной и важнейшей составной частью всякого праздника; с них спускались на землю и на них возносились ангелы, святые, мифологические боги и герои. Облака эти состояли из системы блоков, рычагов, зубчатых колес, причем механизмы и площадки их прикрывались ватой (bambagia). Кроме того, он устраивал вращающиеся сцены, сложные колесницы и нечто вроде планетария, по птоломеевой системе, для тех же празднеств.

Но наряду с развлекательными выполнялись и более серьезные работы. Так, в числе изобретений Чекки биография упоминает "сооружение для очистки и ремонта мозаики купола баптистерия св. Джованни", которое крутилось, подымалось, опускалось, двигалось по желанию, и притом все это с такой легкостью, что два человека могли управлять им" . Смерть настигла Чекку при выполнении им одной из многочисленных работ. Находясь во флорентийском войске при осаде Пианкальдоли, он устроил подкоп, при помощи которого крепость была взята. Затем, будучи в одной из осажденных крепостей, он выглянул из-за стены и опустил с нее лот, чтобы определить высоту стены. Враги, увидев его "и опасаясь его изобретений больше силы всего войска", выстрелили в него из самострела и убили наповал. На могиле его в Сан Пьер Скераджо во Флоренции семья его установила памятник, на котором высечена надпись: "Fabrum magister" ("Мастер-кузнец"), Ученая латынь, значительно менее гибкая, чем ее народная сестра — итальянский язык, не создала еще адекватного термина для новой профессии — инженера.

Мы столь подробно остановились на Чекке отнюдь не потому, что он является выдающимся, особо крупным техником своего времени. Он нас интересует как фигура заведомо мелкая, не особенно знаменитая, но поэтому особенно характерная и симптоматичная. Таких инженеров, главное занятие которых состояло в военной технике, но которые одновременно занималось и строительной техникой (либо как архитекторы, либо как конструкторы вспомогательных приспособлений), и техникой производственной, и развлекательной, было, несомненно, великое множество в XV в. К ним принадлежат и участник строительства московского Кремля — болонский инженер и архитектор Аристотель Фиоравенти, и флорентийский инженер и архитектор Джулиано да Сан Галло, и венецианец Джованни Фонтана, и ряд других, о которых мы будем иметь случай говорить ниже . Все они служили в городах или при дворах, все были сравнительно мало учеными выходцами из цехового ремесла, но все тянулись к науке, ощущая абсолютную необходимость ее для надлежащей постановки своих технических работ. Это стремление к теории, которая у Брунеллески проявлялась только в размышлении о природе веса, времени и механизмов, уже с середины XV в., с знаменитого трактата младшего современника его Леона Баттисты Альберти, начало отливаться в литературную форму, начало рождать технические трактаты, имевшие совершенно исключительное значение как для новой техники, так и особенно для новой науки.