ЧАСТЬ ВТОРАЯ. ВОЗРОЖДЕНИЕ - ГЛАВА 1. ОБЩЕСТВО. § 1. СОЦИАЛЬHО-ЭКОHОМИЧЕСКАЯ ОБСТАHОВКА

Творчество Биаджио Пелакани из Пармы, итальянского ученого второй половины XIV и первой четверти XV в., рассмотрением которого мы закончили предыдущую часть, протекало уже в то бурное, исключительно интересное и красочное время, которое принято называть итальянским Возрождением. Сам Пелакани, верный традициям строго феодальной университетской науки, только в немногих чертах своих трудов обнаруживает радикальные сдвиги, которые происходят в окружающей его жизни. Но уже и до него в некоторой, правда, незначительной, мере, а затем при нем, и особенно после него, новые "социальные заказы", новая обстановка, новые средства выражения начинают все больше и больше модифицировать науку вообще и механику в частности, начинают подготовлять в механике коренную революцию; эта революция нередко, и не без оснований, связывается с именем взращенного на той же итальянской почве сына духовной столицы Возрождения — Флоренции — Галилео Галилея. Нам кажется, что с не меньшей яркостью, и может быть, с большей симптоматичностью она выразилась в творчестве другого гениального флорентинца — Леонардо да Винчи.

Во всем предыдущем изложении мы пытались рассматривать отдельные сочинения по механике, отдельные доказательства, не как самостоятельные научные явления, которые можно Анализировать, сравнивать и оценивать каждое в отдельности (как это обыкновенно делают буржуазные исследователи) а как звенья, составные части цельной системы, науки тон или иной формации, причем и эту науку старались рассматривать не в ее обособленности, а в связи с вызвавшей ее к жизни исторической действительностью. Подойдя к тому историческому моменту, который является непосредственным объектом нашего исследования, — к моменту, определившему собой исключительно многообразное творчество Леонардо да Винчи, мы должны тем более внимательно всмотреться в социальную, политическую и научную обстановку, на почве которой выросло его творчество. Для этого мы должны сосредоточить свое внимание на второй половине XV и на самом начале XVI столетия. Но правильно понять и оценить специфические черты явлений итальянской жизни этого времени, — явлений, определивших собой творчество Леонардо, не модернизируя его и не разрывая его связи с творчеством предыдущих поколений, можно, только проанализировав, хотя бы в немногих словах, тот исторический период жизни Европы вообще и Италии в частности, который носит название Возрождения. Для этого нам придется отступить назад на несколько десятилетий.

Итальянское Возрождение, если попытаться в немногих словах дать его общую характеристику, есть первая в мировой истории, бурная, яркая и чреватая многочисленными последствиями вспышка капиталистических отношений, происходящая еще полностью в рамках феодализма, но наносящая один из наиболее серьезных ударов его дальнейшему существованию. Множась, учащаясь и усиливаясь, эти удары приведут, правда, через очень значительный промежуток времени, к окончательному крушению феодализма. Таким образом, итальянское Возрождение должно в первую очередь и особенно внимательно рассматриваться как явление социально-политическое. Для всякого серьезного исследователя ясно, что те ослепительно яркие явления в области идеологических надстроек — живописи, архитектуры, поэзии, которые часто своей красочностью заслоняют вызвавшую их к жизни социальную борьбу в очень большом числе буржуазных работ изображаются как главная и единственная сущность Возрождения, суть не более, как явления вторичного порядка. Это только более или менее адекватные отражения глубоких и радикальных, но по самой своей природе менее заметных и по легко понятным причинам мало изученных социальных сдвигов и даже революций .

Истинной сущностью, истинной первопричиной Возрождения были коренные изменения в области производства, а затем и обмена, и неразрывно связанные с ними изменения в соотношениях классовых сил, которые начинают происходить на почве Италии еще в XIII в., достигают своего апогея к концу XIV в. и затем начинают постепенно потухать, уступая место тому явлению, которое обыкновенно именуется феодальной реакцией. Это явление окончательно торжествует свою победу уже за рамками интересующего нас периода — во второй половине XVI в.

Процесс перерождения феодальных производительных сил и изменения феодальных производственных отношений на почве Италии, где эти феодальные отношения никогда не отливались в столь четкие формы, как в других странах, сложен и многообразен. В рамках настоящей работы мы остановимся только на тех его чертах и сторонах, которые понадобятся в дальнейшем изложении для объяснения интересующего нас специально круга явлений. Одной из первопричин этого процесса было развивающееся со значительной быстротой уже в XIII в. разложение сельского хозяйства, основанного на крепостном труде и составляющего производственную базу всякого феодального общества. Не меньшее значение имеет неразрывно связанный с этим разложением, являющийся следствием и, частично, причиной его — рост городского цехового ремесла перерастающего уже в очень многих случаях рамки типично феодального кустарно-ремесленного производства и дорастающего нередко до ранне- капиталистических форм мануфактурного производства. Связь между этими двумя процессами, или вернее, двумя сторонами одного и того же процесса, как неоднократно указывали Маркс и Энгельс (правда, на другом несколько материале), настолько тесна и неразрывна, что без надлежащего учета, без вполне четкого уяснения ее нельзя понять того изменения в соотношении классовых сил, которое и определяет собой итальянское Возрождение.

Действительно, самый факт начала разложения сельского хозяйства в его феодальных, натурально-крепостных формах, по-видимому, одной из своих основных причин имеет усиление роли городов и развитие в них денежного хозяйства. Следствием этого является увеличение у феодалов-землевладельцев потребности в деньгах, а, следовательно, стремление рационализировать свое сельское хозяйство, перевести своих крепостных земледельцев с отработки на оброк, а дальше и вообще отказаться от невыгодного и мало продуктивного крепостного труда. Процесс этот, имеющий, несомненно, и другие имманентные причины, происходит значительно раньше интересующего нас периода и по самому своему характеру выходит за пределы настоящей работы. Мы сочли все же необходимым упомянуть о нем, так как иначе дальнейшие замечания об изменениях в городском производстве были бы лишены надлежащего социального фона и легко могли быть расценены и охарактеризованы слишком абстрактно и поверхностно.

Увеличение роли городского производства, рост в городах и вокруг городов торговли в различнейших ее видах и разновидностях, широкое развитие денежного обращения, сначала робко, а затем все смелее и смелее переступающего не только городские стены, но и границы государственных территорий и, наконец, границы европейского материка и христианского мира, — все это создавало в итальянских городах совершенно особую обстановку — обстановку лихорадочного роста, буйного цветения производственных сил. С другой же стороны, все это вызывало и невиданное ранее обострение классовой борьбы, непосредственно вытекающее из изменений в расстановке классовых сил. Здесь необходимо оговорить, что, хотя концепция "торгового капитализма" как особой социально-экономической формации уже сравнительно давно оставлена нашей историографией, большинство исследователей, правда — не занимающихся специально рассматриваемой здесь эпохой, все же считает торговлю основной причиной расцвета итальянских городов раннего Возрождения. Не говоря уже о принципиальных соображениях, не позволяющих согласиться с тем, что столь серьезные и как будто неоспоримые социальные и экономические сдвиги были вызваны изменениями в сфере обмена, а не изменениями в сфере производства, нам представляется совершенно непонятным, чем торговали итальянские города, если не продукцией быстро растущего производства. Ведь мы знаем, что отнюдь не сельскохозяйственные продукты были главным объектом торговых сношений как между городами, так и между государствами. Само собой понятно, что в данной работе мы не можем ни в какой мере развивать и обосновывать нашу точку зрения, но мы считаем необходимым подчеркнуть, что изменения, даже революция в производстве рассматриваются нами как первичная сила, вызвавшая все те изменения в политике и экономике, искусстве и науке, о которых мы будем говорить ниже. При этом мы, однако, ни в какой мере не умаляем, роли торговли, увеличения денежного обращения и роста банкового дела в этом процессе. Наоборот, мы считаем, что роль эта была исключительно велика и что торговля и банковское дело получив от производства первые могучие толчки, в свою очередь немало содействовали его росту, аккумулируя в одних руках значительные, иногда громадные денежные средства, создавая усиленный спрос на новые товары, настоятельно требуя для своих рынков повышения их количества и качества.

Эта теснейшая и на определенном этапе совершенно неразрывная связь между городским производством и торговлей в отдельные моменты действительно выступающей на первый план и по самой своей природе более заметной, создает иногда впечатление об исключительном значении для Возрождения именно торговой деятельности. Что это впечатление ошибочно, доказывается, однако, кроме всего вышеприведенного, хотя бы тем, что итальянские города, бывшие исключительно торговыми центрами, как Пиза или Генуя, не играют почти никакой роли в создании Возрождения, в котором протагонистами выступают именно производственные центры — Флоренция, Милан, отчасти Болонья и Лукка. Не следует также полагать, Что изменения в городском производстве и обмене были совсем не связаны или мало связаны с тем разложением феодального сельского хозяйства, о котором мы говорили выше. Наоборот, рост производства вызывал потребность в рабочей силе, аккумулирование капиталов давало возможность ее оплатить, а деревня поставляла эту неквалифицированную, не связанную никакими цеховыми традициями силу. Именно соединение всех этих элементов роста производства, роста капиталонакопления и появление на рынке труда сравнительно многочисленной, резервной армии рабочих, соединение сложное, многогранное, обрамленное рядом других, более мелких, но часто весьма действенных сил и обстоятельств, вызвало на свет то, что называется итальянским Возрождением.

Итальянское Возрождение, как всякая переломная эпоха, привело к изменениям почти во всех областях жизни Италии. В настоящей работе мы остановимся, по возможности кратко, только на некоторых из них — в первую очередь на изменениях в области расстановки классовых сил, в области техники и в области точных и естественных наук.

Рост города и рост в его пределах капиталов, находящих себе применение в торговле, банковском деле и во все более растущем производстве, с неизбежностью выдвигал на первый план новый слой населения — цеховых мастеров, сумевших, по счастливой ли случайности или благодаря личной ловкости, напористости и беззастенчивой хищности, сколотить капиталец, превратить свою небольшую семейно-кустарную мастерскую в целое предприятие, свою лавчонку суконщика или менялы-ростовщика в крупное торговое или банковское предприятие, Люди действовали иногда в одиночку, а чаще объединяясь в своеобразные семейно-акционерные товарищества; в последних с неповторимой своеобразностью сочетались черты разных формаций и укладов от родового строя с его крепко сколоченной, подчиняющейся старшему в роде семьей — famiglia — и кровавой местью — vendetta, распространяющейся на весь род, и до капитализма с его торговыми и денежными махинациями, с его бесчеловечной эксплуатацией появляющихся на исторической арене пролетарских элементов. Постепенно выдвигаясь, люди эти, представители нарождающегося класса — буржуазии, еще не буржуа в полном смысле этого слова, но уже носящие на себе все родимые пятна класса, которому история сулила гегемонию на последующий ряд веков, не могли не вступить в острый конфликт с представителями класса, власть и положение которого были уже подорваны, — с представителями феодальной знати. Столкновения между хозяевами торговых и промышленных предприятий, помещающихся в скромных, еще низеньких домишках, за пестрыми вывесками с эмблемами цехов, и высокомерными дворянами, беспокойно смотрящими из своих дворцов-крепостей на усиление недавно жалких и покорных ремесленников, было неизбежно. И действительно, в течение всего XIII и значительной части XIV в., во всех передовых, в первую очередь промышленных, а затем и торговых городах Италии идет ожесточенная, кровавая классовая борьба между буржуазными элементами, с экономическим и физическим оружием в руках добивающимися власти, и элементами дворянско-феодальными, с упорством отчаяния отстаивающими эту власть. Борьба эта на данном этапе была безнадежной для дворянства, экономическая база которого была в корне подорвана. Дворянство не могло противостоять молодому классу, полному сил и энергии, не останавливающемуся ни перед чем и видящему впереди власть и могущество. Наиболее ярко и полно борьба эта происходила, естественно, в самом передовом промышленном центре Италии — во Флоренции, родине Леонардо да Винчи. На ее узких средневековых улочках, на ее немногих еще площадях, на ее мостах, во всей еще небольшой округе ее старых крепостных стен, из года в год, из месяца в месяц шла кровавая борьба. Одна за другой падали башни с дворцов-крепостей дворян- флорентинцев, один за другим уходили в изгнание, впадали в ничтожество или же переходили во враждебный лагерь представители старых, некогда гордых родов, и, с другой стороны, из года в год вырастали на улицах нередко на месте разрушенных феодальных твердынь, новые дворцы, без башен, но с просторными лавками и мастерскими. Дворцы эти по всему своему внешнему виду соответствовали иной социальной функции их владельцев. На месте феодальной, средневековой Флоренции нарождалась Флоренция Возрождения, новые Афины, как ее нередко называли поэты- гуманисты XV в.

Уже к концу XIII в. исход этих ожесточенных классовых схваток между разваливающимся дворянством и быстро растущей буржуазией был во Флоренции безусловно ясен — для других промышленных и торговых городов ясен более или менее. Флорентийская конституция 1282 г., а затем и знаменитые флорентийские же "Установления справедливости" ("Ordinamenti di Giustizia") 1293 г. являются исключительно яркими доказательствами этой победы буржуазных элементов — победы, отлившейся уже в определенные юридические формы. Представители аристократических, дворянских родов, так называемые "гранды" (grandi), были, согласно "Установлениям", лишены всяких гражданских прав, не выбирали и не выбирались ни на какие должности в коммуне, были обременены тягчайшими налогами и податями, не могли без особого разрешения выступать на суде, даже в качестве свидетелей, против представителей народа — "пополанов", как не без хитрости называли себя верховоды цеховой буржуазии, только в моменты острой борьбы объединявшиеся иногда с цеховыми низами, которых они после победы неизменно предавали. Слово "гранд" — аристократ, феодал — сделалось в XIII в. во Флоренции ругательным словом, худшим оскорблением для политически активного гражданина коммуны. Согласно "Установлениям", провинившихся в чем-нибудь пополанов переводили в "гранды" и тем ставили в то бесправное, политически и экономически безнадежное положение, которое было уделом разгромленных новыми силами представителей феодальной знати. Было бы, конечно, недопустимым упрощением думать, что гранды к концу XIII в. даже во Флоренции были окончательно уничтожены. Они продолжали существовать, постепенно возвращали себе многие из потерянных в момент глубокого поражения позиций, а главное — усиленно и довольно быстро ассимилировались со все более отрывавшейся от остальной народной массы буржуазной верхушкой. Они вступали в цехи, либо формально либо фактически, роднились с представителями новой верхушки, и уже к концу XIV в. довольно трудно было различить, где кончаются бывшие магнаты меча и где начинаются новые магнаты кошелька. Однако этот процесс слияния ни в какой мере не умаляет значения того основного и неоспоримого факта, что к XIV в. гегемоном во всех наиболее передовых городах-государствах Италии стал новый класс — буржуазия. По-видимому, впервые в мировой истории командование перешло к людям, которые своим положением были обязаны производству и торговле, — к людям, смотревшим на весь мир другими глазами, чем потомки воинов-крепостников, и потому неизбежно начавшим сразу же по укреплении своего положения реформировать in capite et membris все средневековое, феодальное мировоззрение от искусства до науки, в частности до интересующей нас специально механики.

Однако победа буржуазных элементов над феодальными, которую первые отпраздновали в конце XIII в., не освободила их от всех возможных антагонистов. На другом социальном полюсе росла новая сила—пролетариат. Неквалифицированные в Малоквалифицированные рабочие, число которых неизбежно взрастало с увеличением производства, все более сплачивались чувствуя единство своих экономических и политических интересов и их отличие от интересов двух борющихся за власть правящих классов. Наиболее обеспеченные, связанные с цеховым строем, в основном больше кустарные, чем пролетарские элементы были объединены в "младшие цехи" ("Arti mironi). Наименее же обеспеченные подсобные рабочие в предприятиях "старших цехов", составлявшие собственно пролетарскую прослойку, никаких профессиональных объединений не имели и упорно в объединения не допускались. Несмотря, однако, на неизбежное расхождение в интересах и поведении этих двух частей социального низа, которые должны были сказаться и действительно сказались в решительный момент борьбы, в процессе борьбы части эти почти всегда выступали совместно. Все более втягиваясь в социальную войну, происходившую в коммуне, примыкая то к грандам, то к пополанам, пролетарские элементы в XIV в. нередко достигали значительных успехов. Имена вождей плебейских и предпролетарских масс города, звавших к восстанию и иногда добивавшихся крупных, побед, пестрят на страницах многочисленных флорентийских хроник XIV в. Так, в 1345 г. власти казнили скромного чесальщика шерсти Чьюто Брандини, проповедовавшего объединение) текстильных рабочих и стачечную борьбу против предпринимателей. Но самым крупным из этих революционных выступлений, несомненно, было флорентийское восстание чьомпи ("босяков") 1378 г., в ходе которого пролетариат удерживал власть в течение нескольких недель и приступил было к полной перестройке социального порядка в коммуне. В момент победы, однако, с железной неизбежностью сказалась разница в социальной природе составных частей победителей, а с другой стороны — временно оттесненные гранды и пополаны перед лицом грозной опасности забыли свои распри и сомкнутым строем пошли на недостаточно сплоченных и недостаточно социально созревших "босяков".

В результате к началу XV в. окончательно обрисовалась и упрочилась власть, непререкаемая гегемония буржуазных элементов во всех крупных торгово-промышленных центрах Италии. Правда, в столь ярком, четком, можно сказать классическом виде борьба происходила, может быть, только в действительно наиболее передовом и наиболее крупном центре — во Флоренции. В других городах, особенно в. Риме — папской столице или в Неаполе, в значительно большей мере, чем северные города сохранявшем феодальные черты, эти процессы проходили значительно слабее и сложнее. Но так как Флоренция является тем городом, который по самой нашей теме лежит у нас в центре внимания, и так как, с другой стороны, процесс создания новых социальных отношений хоть с теми или иными вариантами и изменениями, но все же протекал всюду в Италии, мы считаем возможным ограничиться общей характеристикой положения во Флоренции. В нашу задачу входит только дать самое общее представление о том социальном сдвиге, который неизбежно должен был вызвать соответствующие сдвиги в области научной, о том бурном кипении новых социальных сил, которое происходило в течение XIII и XIV вв. в Италии и которое к XV в. начало сказываться в области идеологии.

В азарте борьбы, в бешеной гонке за деньгами и властью было не до искусства или науки, хотя и искусство и наука, уже начиная с конца XIII в., постепенно все более пропитываются новой идеологией, новыми настроениями. Но все же официальная университетская наука остается еще глубоко феодальной. Творчество магистра Биаджио Пелакани из Пармы, умершего в 1416 г., и, несомненно, бывшего непосредственным очевидцем, если не участником, многих из охарактеризованных нами событий, —.лучшее этому доказательство. Только окончательно победив, закрепив свое положение, новая верхушка принялась за радикальную перестройку по образу и подобию своему значительно отставшей идеологической области. Перестройка эта началась на всех участках в XV в., в самой середине которого, в 1452 г., родился наш герой. С наступлением этого века мы и вступаем непосредственно в круг событий, подлежащих нашему изучению. Изложенное выше было не более чем прологом, совершенно необходимым для понимания всего дальнейшего, ибо не разобравшись в новом соотношении классовых сил, мы никогда не сможем ни понять, ни объяснить того нового, что происходило в области науки в изучаемое нами время.

Однако если мы поднимем занавес первого действия нашего изложения сразу на середине XV в., сделав короткую ремарку: "между прологом и первым действием проходит пятьдесят два года", то мы увидим совершенно новую картину. Положение Италии в течение XV в. как наружно, так и внутренне глубоко изменилось. Внутренне со все увеличивающейся быстротой шло разложение того социального и экономического базиса который создал Италии и правящей буржуазно-капиталистической верхушке ее городов блестящее положение; внешне же, может быть с еще большей интенсивностью, прогрессировали роскошь, пышность, культура, утонченность. Кажется, что, терпя поражение за поражением на одном фронте, некоронованные, а частью и коронованные властители Италии старались отыграться на другом. Подобно находящемуся на грани разорения дельцу, властители Италии старались внушить всему окружающему миру уверенность в их непоколебимом могуществе, в которое они сами в глубине души не верили. Недаром одной из популярнейших песен второй половины XV в. была карнавальная песня властителя Флоренции и талантливейшего поэта Возрождения Лоренцо Медичи Великолепного, припев которой:

О, как молодость прекрасна,

Но мгновенна,— пой же, смейся,

Счастлив будь, кто счастья хочет,

И на завтра не надейся  

Quant´e bella giovinezza

Ма si fugge tuttavia.

Cni vuol esser lieto-sia,

Di doinan non c´e certezza,—