ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. МЕХАНИКА - ГЛАВА 2. ФЕОДАЛИЗМ. § 1. ПЕРЕХОДHЫЙ ПЕРИОД

С падением античного мира и возникновением новых социальных, экономических и политических отношений, исследования в области механики, как и во всех остальных научных областях, постепенно замирали. Научная традиция передавалась сначала из рук в руки поколениям уцелевших, но численно все уменьшавшихся представителей старых правящих классов, в виде различного рода сводов чисто компилятивного и все более поверхностного характера. Прекрасными образцами их служат прославленные в середине века произведения Боэция и Марциана Капеллы. Другим руслом научной преемственности были комментарии к ставшим классическими произведениям античной науки — к "Физике" Аристотеля, отдельным работам Евклида, Архимеда.

С III в., времени жизни Паппа, до VII—VIII вв. оригинального творчества в области конкретной механики на европейской почве отметить мы не можем, но традиция античной науки не умирает, а только как бы покрывается толстым слоем пыли, сглаживающим различия в стилях и подходах авторов и делающим из многих разнородных произведений единое целое — древнюю механику.

Иначе обстоит дело в этот период распада античного общества и античной культуры с принципиальными основами механики, с теми ее основными формулировками и законами, которые в наиболее общепринятой для эллинского мировоззрения форме были изложены Аристотелем в "Физике" и "О небе". Эти законы, хотя и легли в основу всех дальнейших конкретных построений античной механики, все же, и до Аристотеля и после него, подвергались очень серьезным нападениям с разных сторон, особенно со стороны представителей атомистического учения. Естественно, что именно эти принципиальные основы, тесно и неразрывно связанные со всем вызвавшим их к жизни мировоззрением, первые начали видоизменяться в бурном и разрушительном процессе гибели античного общества и античного мировоззрения, в процессе длительной и постепенной выработки нового мировоззрения. Относясь к периоду, изученному далеко не полностью, от которого до нас дошли, как и от классической античности, отнюдь не все научные произведения, эти изменения в принципиальных основах механики все же сравнительно хорошо нам известны. Источниками, которые донесли до нас следы этих изменений, являются позднегреческие комментарии к физическим произведениям Аристотеля, представляющие собою как бы мост между наукой античной и феодальной.

Самый ранний и самый краткий из них возник еще на грани античности, в IV в., в Константинополе. Автор его — Темистий , язычник в душе, но уже христианин официально, был одним из последних ярых сторонников чистого аристотелевского учения, сознательно отмежевывавшегося от всяких засоряющих его примесей — как платонических и неоплатонических, так и атомистических. Комментарий Темистия представляет собой подробное изложение некоторых мест Аристотеля, причем он мало касается всех современных ему возражений против высказываний Стагирита. Бесцветный и скучный пересказ Темистия, несомненно, сыграл немалую роль в распространений и укреплении чисто перипатетических взглядов, так как в его пространных рассуждениях было в полной мере развернуто и разъяснено то, что могло быть незамеченным, непонятым или неправильно истолкованным в сравнительно кратких и не всегда ясных текстах самого Аристотеля. Во всяком случае, многие формулировки именно Темистия повторяются и приводятся нередко в течение всего средневековья как на Востоке, так и особенно на Западе.

Вторым из дошедших до нас комментариев к физическим работам Аристотеля является, пожалуй, наиболее знаменитый комментарий Симплиция .

Живший на полтора века позже Темистия Симплиций был одним из последних представителей закрытой императором Юстинианом в 529 г. Афинской философской школы — языческой, неоплатонической и в значительной мере упадочной. После закрытия школы он с рядом других ее представителей перекочевал на несколько лет в Персию и тем, надо полагать, немало содействовал насаждению античной науки в Азии. С результатами этого насаждения нам придется встретиться ниже.

Комментарии Симплиция и много пространнее, и много своеобразнее, чем комментарии Темистия. Симплиций редко возражает Аристотелю от своего лица; он весьма осторожен и стоит скорее на позиции созерцательного скепсиса по отношению к тексту, который он комментирует. Этот скепсис вполне естествен у одного из последних представителен умирающей античной культуры. Но, не критикуя Аристотеля, он в то же время приводит по многим трудным и спорным пунктам его учения мнения других ученых, либо подтверждающие, либо, наоборот, опровергающие утверждения Стагирита. При этом знаменательно, что наряду с обычными для античности рассуждениями философского порядка он с особенной любовью приводит рассуждения, основанные на наблюдении действительности, наблюдении, настолько упорядоченном и сознательно проведенном, что оно почти может быть названо экспериментом. Так, подтверждая высказывания Аристотеля о наличии ускорения свободно падающих тел, Симплиций приводит следующие заимствованные им у Стратона из Лампсака наблюдения , с которыми нам придется встретиться и в дальнейшем развитии механики. Если наблюдать тонкую, падающую с высоты струю воды, то в начале падения она представляет собой сплошное целое, к концу же все больше делится на капли. Если бросить камень с высоты и останавливать его на разных высотах, то удар его об останавливающий предмет будет тем больше, чем дальше мы будем останавливать полет. Но, соглашаясь с Аристотелем в констатации наличия ускорения, Симплиций не может безоговорочно согласиться с его объяснением причин этого ускорения и потому приводит ряд других античных объяснений. Он приводит и мнение Гиппарха о постепенном умирании ранее существовавшей обратной движению силы, и близкое к нему мнение Александра Афродизийского, и взгляды ряда точно не названных ученых о влиянии уменьшения слоя воздуха во время падения. Приводя эти различные мнения, Симплиций сам не высказывает своей точки зрения, но тщательно приводит все возражения против каждого из приведенных им мнений. Так, в качестве возражения против точки зрения Темистия и Александра Афродизийского, он приводит опыт с весами, чашки которых расположены на сильно различных высотах. Констатация и объяснение ускорения — только один из вопросов, приведенных нами в качестве примера; весь комментарий Симплиция носит, примерно, Тот же характер. При всей своей упадочной эклектичности он, несомненно, сыграл в дальнейшем развитии основ механики значительную роль, донеся через века отдельные критические замечания против наиболее важных утверждений перипатетического учения и тем стимулируя развитие такой же критики на другой, значительно более благодарной для нее почве.

Но если Симплиций со скептической усмешкой как бы сталкивает лбами разные мнения античных ученых по основным вопросам механики, не занимая сам сколько-нибудь определенной позиции, то другой комментатор Аристотеля, живший в том же шестом веке, поступает более решительно. Иоанн Грамматик, или, иначе, Иоанн Филопон, жил и работал в Александрии, где еще была сильна живая струя античной науки и где уже во времена Архимеда были довольно заметны антиперипатетические, в частности атомистические, тенденции. К тому же, будучи убежденным христианином и ведя решительную борьбу с языческими учениями Афинской школы, представителем которой был Симплиций, Филопон, несомненно, мог значительно смелее и решительнее высказывать свои расходящиеся с Аристотелем взгляды. И действительно, мы видим, что в ряде мест своего довольно обширного комментария к физическим работам Аристотеля Филопон не только, как Симплиций, приводит мнения других ученых, дополняющих или опровергающих Аристотеля, но и высказывает свои, определенные и часто довольно резкие суждения, во многих случаях диаметрально противоположные суждениям Стагирита. Такую самостоятельную позицию Филопон занимает почти по всем основным вопросам учения о движении. Наибольшее количество важных расхождений мы встречаем при трактовке вопросов естественного движения.

Во-первых, самую причину естественного движения, иначе говоря — причину силы тяжести, Филопон видит не в притяжении центра мира, как Аристотель, а, следуя за Платоном, в стремлении каждого тела соединиться с тем местом, где сосредоточена основная масса той материи, из которой это тело состоит. Во-вторых, и это представляется нам самым важным, Филопон решительно отрицает основное утверждение перипатетической механики, что скорость падения естественно движущегося тела пропорциональна его весу. При этом он, подобно Симплицию, нередко ссылается на элементарные эксперименты и в данном случае предлагает бросить с одной и той же высоты два тела различного веса, причем ясно обнаружится, что разница в скоростях их падения будет весьма мала; при сравнительно же небольших различиях в весе, например, если одно тело будет вдвое тяжелее другого, разницы в скорости вообще не будет заметно.

Мы не знаем, является ли приведенное утверждение Филопона его собственным открытием или же оно заимствовано у какого-нибудь из его предшественников, но несомненно, что принятие этого утверждения подрывало самое основание всей античной механики. Однако, как мы увидим, основания эти остались непоколебленными: механика средних веков, и арабская и западноевропейская, продолжала пользоваться как основой основ утвержденном Аристотеля о пропорциональности веса тела и скорости его естественного падения, хотя то там, то здесь выплывает возражение Филопона, которому в конечном итоге суждена была победа.

Замечания Филопона о влиянии среды, в которой происходит движение, на скорость этого движения относятся как к области естественного движения, так и особенно к области движения приобретаемого. Не соглашаясь с утверждением Аристотеля о том, что скорость эта обратно пропорциональна плотности среды, а, следовательно, в абсолютно разреженной среде, т. е. в пустоте, скорость будет бесконечна, что невозможно (чем и доказывалась невозможность существования пустоты), — Филопон считает, что естественное движение в пустоте имеет определенную скорость. Сопротивление среды действительно уменьшает эту скорость, но отсутствие этого сопротивления только оставляет эту скорость нетронутой. А так как нигде не сказано, что эта скорость как таковая бесконечно велика, то и утверждение Аристотеля об обратной пропорциональности скорости и плотности среды неправильно.

Это учение об определенной скорости падения тел в пустоте, несомненно, заимствовано Филопоном у атомистов, которые, начиная с Демокрита, совершенно определенно проповедовали его.

Наконец, очень большое значение и, как мы увидим ниже, сравнительно большое влияние на дальнейшее развитие механики оказали, правда далеко не столь ясно выраженные как вышеприведенные, высказывания Филопона по вопросу причине движения брошенного тела, или, что то же самое, о способе передачи и распространения приобретаемого движения. Мы видели, что уже у Аристотеля появляется впервые понятие импульса — "импето", который не вполне ясным и понятным образом, передаваясь через среду, приводит в движение брошенное тело. Филопон кладет это же понятие в основу своих представлений о приобретаемом движении, но решительно видоизменяет его. В его концепции среда не играет никакой роли; импето, при приведении тела в движение, передается этому те, и пребывает в нем, постепенно убывая, до того момента, когда движение прекращается. Таким образом, по этой теории оказывается опровергнутым одно из основных утверждений Аристотеля о необходимости непосредственного и непрерывного соприкосновения двигателя и движимого.

Все приведенные мнения Филопона, более или менее резко и радикально противоречащие перипатетическим основам механики, восходят в значительной своей части к современным Аристотелю или даже еще более древним учениям, в первую очередь к учению атомистов. Нередко они обосновываются ссылками на эмбриональные эксперименты и так же, как более робкие и осторожные высказывания Симплиция, показывают самым несомненным образом, что по мере разложения античного социального, экономического, политического порядка, по мере создания новых форм жизни, сформулированные Аристотелем в момент расцвета античности основы механики, хотя оспаривавшиеся современниками, но все же всегда победоносные, начинают все меньше удовлетворять. Те возражения и критические замечания, которые в течение веков проникли в перипатетическую систему, не затрагивая, однако, ее основ, начинают все более решительно подбираться к этим основам. Однако не поздним греческим комментаторам суждено было окончательно расшатать их. Историческая почва, взрастившая этих комментаторов, была слишком истощена, культура, вызвавшая их к жизни, уже угасала, поэтому на их долю выпала роль скорее передатчиков традиций критики перипатетических основ механики, чем действительных ее творцов.

Консерваторски компилятивная работа в области конкретной механики и попытки обновления ее основ идут, постепенно сокращаясь, только до VII—VIII вв., когда начинают появляться уже вполне определенные очертания нового порядка. В Европе — это феодальная империя Карла Великого, объединяющая к самому концу VIII в. те силы и тенденции, которые начинают формироваться значительно раньше; в Азии — это новое государственное образование — феодальный арабский халифат. На Западе идет процесс образования новых государств на гигантской территории Римской империи, процесс создания новых социальных отношении, построенных не на рабстве, а на крепостной зависимости. Этот процесс, как отметил Маркс, неизбежно привел сначала к упадку, но он таил в себе громадные возможности прогресса и протекал долго, мучительно, но органично. Новые отношения, новые формы экономики и политики выковывались с трудом, впитывая в себя элементы и античные и варварские, отчасти питаясь заимствованиями с Востока. Естественно поэтому, что и изменение научного багажа, приспособление его к условиям новой жизни, нередко запаздывающее по отношению к изменениям определяющего ее базиса, происходило на Западе медленно и мучительно. С большим трудом можно заметить перелом, где-то в VIII в., спускавшейся линии научного развития и начало медленного ее подъема. Едва определим тот момент, когда остатки старой науки, бессмысленно и автоматически сохраняющиеся, начинают осваиваться, когда консервация начинает заменяться трансформацией. Так же, как в социальной и политической жизни, это освоение античного наследства, производимое средневековой наукой, первоначально с неизбежностью ведет к понижению даже того жалкого уровня, на котором стояли поздние античные компиляции. Классический пример этому — знаменитые "Этимологии" Исидора Севильского — первая оригинальная энциклопедия феодализма, пытающаяся в своих наивных и часто смешных этимологических объяснениях по-новому использовать и по-новому оформить, приспособив к новому мироощущению, тех сравнительно немногих античных авторов, которые известны в VII в. Но ставшая затем классической энциклопедия Исидора — только первый шаг. За ней идет длинная, со все более учащающимися звеньями, цепь энциклопедистов, комментаторов, а затем и самостоятельных исследователей, выковывающих, сначала исключительно на материале позднеантичных произведений, а затем на все более расширяющейся базе, новое мировоззрение, которое принято называть схоластикой. Мировоззрение это своей иерархической структурой и своим метафизическим характером отвечало нуждам и запросам феодального сеньора и обслуживающего его монаха, стоявших на верхних ступенях феодальной иерархии Эта феодальная верхушка и даже средние феодальные слои, занимавшиеся войной и религией как профессионалы, еще меньше (во всяком случае на первых порах), чем эллинские рабовладельцы, были связаны с почти исключительно сельскохозяйственной и весьма слабой технически производственной жизнью, протекавшей в основном в обширных поместьях. Не имели они также в качестве объединяющей платформы ни греческого акрополя, ни римского форума, на почве которых выковывалась политическая жизнь. Феодальный строй вырос из организации военного или полувоенного типа, организации, силой меча возведенной на завоеванной территории и силой меча и креста поддерживаемой на ней. Этот строи, враставший в жизнь, как бы стоя над ней, естественно создавал и особые, совершенно отличные от античных формы идеологии: абстрактную метафизичность, увлечение логикой и логистикой, которые справедливо принято порицать, но без которых не была бы, наверное, создана современная наука.