ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ. КОДЕКС ТРИВУЛЬЦИО И ТУРИHСКОЕ ИЗДАHИЕ РИСУHКОВ ЛЕОHАРДО ДА ВИHЧИ

Рассмотренные мною манускрипты, двенадцать Кодексов Французского Института, трактат по анатомии, Кодекс о птицах, представлявшие первоначально приложение к одному из парижских Кодексов, и, наконец, «Атлантический Кодекс», являются капитальным наследством, сохранившимся для нас от Леонардо да Винчи. Но остается еще один небольшой Кодекс, изданный в 1891 г. архитектором Лука Бельтрами под названием «Кодекс Леонардо да Винчи из миланской библиотеки князя Тривульцио», и собрание рисунков Леонардо да Винчи в туринской королевской библиотеке. Кодекс Тривульцио описан в дарственном акте Арконати под N5. Он был приобретен за 100 лир Карлом Тривульцио в 1750 г. от частного лица, к которому попал из Амброзианской библиотеки, где в свое время был заменен Кодексом Д. Описание тривульцианского Кодекса в дарственном акте совершенно сходится с тем, что представляет собою вышеназванное издание - разница заключается только в числе листков: в настоящее время из 54 листков Кодекса сохранились только 51. Это небольшой, но интересный кодекс, - «interesanto codicetto», пишет Доцио. Он открывается страницею комических рисунков: шесть отвратительных разбросанных голов, наверху и сбоку коротенькие строчки текста. На одной из страниц, без текста, посредине Кодекса, набросок фигуры, по-видимому, не принадлежащий Леонардо да Винчи. Далее имеется два листка с рисунками человеческой головы в профиль. В одном случае это безбородый старик с характерно выпяченной нижней губой, с открытым, светлым глазом, который сразу приковывает внимание зрителя, с крупным горбатым носом и глубокими морщинами на лице. Верхнюю часть лба этой фигуры пересекают строки текста, который ниже идет узкими колонками, не касаясь лица. В другом случае это тоже профиль старика с длинными волосами, в круглой шапке с высоким бортом. Черты этого лица - острые, незаконченные, в общем, оно имеет в себе что-то птичье. Остальные рисунки этого Кодекса, среди которых попадаются проекты куполов, имеют научный и технический характер. Что касается содержания Кодекса, то, несмотря на краткость, оно тоже представляет собою амальгаму самых разнообразных знаний: архитектура, военное искусство, химия, физика, физиология, механика, медицина, вместе с изречениями философскими и юмористическими, в особенном циническом стиле Леонардо да Винчи, и, наконец, целый лексикон простонародных итальянских слов, иногда с краткими, но выразительными объяснениями, - таковы разрабатываемые здесь предметы. Среди разных определений имеется довольно простое определение медицины, не вполне отвечающее обычным нападкам Леонардо да Винчи на медиков: «медицина, - говорит он, - есть восстановление элементов, пришедших в дисгармонию». Некоторые философские замечания обнаруживают спокойное и высокое настроение духа. Так, в одном месте Леонардо да Винчи говорит: «Подобно тому, как хорошо проведенный день заканчивается отрадным сном, хорошо прожитая жизнь разрешается легкою смертью». В другом месте он указывает на то, что наиболее страстные натуры всего более способны к мученичеству. Есть страница, заключающая в себе, сверху, только одну коротенькую строку, бросающую, однако, яркий свет на весь строй философского мышления Леонардо да Винчи: «Каждое наше познание, - пишет он, - начинается посредством чувств». Мысль эта приведена у Рихтера между другими изречениями отвлеченного свойства, заимствованными из тривульцианского Кодекса. Таковы, например, изречения о том, что чувство имеет земной характер, а разум, в своем созерцании, находится как бы вне земли, что наше тело подчиняется небу, а небо подчиняется духу и т. д. На последней странице Кодекса, под четырьмя правильными колоннами простонародных слов, подписано, по-видимому, не рукою Леонардо да Винчи: Милан. По догадке Бельтрами, Кодекс этот, в самом деле, писался во время пребывания Леонардо да Винчи в Милане, что подтверждается многими его выражениями, употребительными только в ломбардском диалекте.

Наконец, отмечу туринское издание рисунков Леонардо да Винчи в превосходных фототипиях, составленное Пиетро Карлеварисом в 1888 г. Число рисунков в этом издании незначительно: четырнадцать снимков с оригиналов и два с копий. Роскошная большая папка открывается знаменитым портретом Леонардо да Винчи, сделанным им самим в Амбуазе сангвиною на розоватой бумаге. Воспроизведения этого портрета приложены ко многим сочинениям о Леонардо да Винчи, но только в этом удивительном фототипическом воспроизведении Карлевариса перед нами находится истинно художественное воссоздание оригинала. Снимки с оригинала, имеющиеся при издании Рихтера, Мюллер-Вальде, Уциелли и других, являются только смутными подобиями туринского портрета. То, что в оригинале выступает в неотчетливых, но волшебно говорящих намеках, - эти светлые пятна лысого черепа и лица, окруженные красными тенями сангвины, пронзительный взгляд больших глаз, смотрящих сквозь старческую муть роговицы, рельефно выступающие морщины, бегло, но смело намеченные художником, - все это подчеркнуто и заметно ретушировано в неискусных воспроизведениях. Живой образ Леонардо да Винчи на старости лет, почти накануне смерти, проходя через ограниченное воображение второклассных ремесленников, можно сказать, теряет свою оригинальную величавость. Особенно странное впечатление производит снимок с одной из старинных копий портрета, приложенный к сочинению Босси о «Тайной вечере». Несмотря на отчетливость всех деталей, чуть ли ни каждого волоска в бороде и шевелюре, которые здесь до нелепости слиты вместе, и на кричащую резкость, приданную чертам лица, этот снимок производит, в сущности, очень смутное, неопределенное впечатление. Психологические свойства туринского оригинала растаяли в какой-то поверхностной риторике. Однако, печатая свою книгу, Босси, который не имел перед глазами оригинала, придал этому неискусному снимку чрезмерное значение и даже привел под ним слова Ломаццо, описывающие наружность Леонардо да Винчи, как литературный комментарий к живописному изображению.

Второй рисунок представляет эскиз ангела из «Мадонны в скалах», служащий, как мы уже знаем, доказательством того, что именно луврская, а не лондонская картина отвечает первоначальному замыслу художника и должна быть признана за оригинал. Женоподобный ангел, с законченным лицом, но едва намеченными волосами и фигурой, выступает на сером фоне. Своими большими глазами, особенно отчетливо обрисованными в репродукции Карлевариса, он смотрит в публику.

Затем следуют три таблицы разных величин, по-видимому, воспроизведение листков, вырванных из различных Кодексов Леонардо да Винчи. По бокам рисунков виднеются узкие колонки рукописных заметок. Рисунки представляют собою анатомические и иные эскизы: наброски широкого лица en face, перерезанного линиями для измерения пропорций, нескольких туловищ в воинственных, напряженных позах, с обнаженными мышцами, маленькие фигуры всадников, едва намеченные схемы каких-то художественных работ. Трижды выписан отдельный человеческий глаз, причем один, очевидно, сделанный с научными целями, как бы таинственно и пытливо смотрит через какое-то отверстие. Далее следует несколько снимков ног, человеческих и лошадиных, выписанных с большей или меньшей законченностью, на бумаге коричневатого, серого, синего и розового цвета. Имеется также снимок с рисунков военной колесницы, снабженной косами, сагго falcato, в духе известных нам снимков из манускриптов Равессона-Молльена. Две колесницы, написанные сепией, одна над другою, несутся в противоположные стороны, причем лошади, всадники и люди, перерезанные косами на диком бегу, схвачены с необычайною художественною силою. Наверху и внизу таблицы несколько строк рукописного текста, написанных по обыкновению a rovescio, справа налево. Есть рисунок насекомого в двух видах на небольшом листке бумаги сероватого цвета.

Несколько последних таблиц заняты мужскими головами различных типов, сделанными сангвиною. Вот перед нами профиль могучего воина с крупными, плотными чертами лица, с выпуклым подбородком, мускулистыми щеками, с низким, нависшим над переносицей лбом. Мясистая нижняя губа выдвинута вперед. Из-под шапки густых волос видно большое широкое ухо. Глаза смотрят вперед уверенно и упорно. Широкая грудь и толстая шея, с напряженным, вздутым мускулом, и голова, увенчанная лавром, придают всей фигуре характер несокрушимой, победоносной, но грубой жизненной силы. На следующей таблице - три головы восточного типа, о которых я уже подробно говорил, и которые в указателе туринского издания ошибочно названы эскизами к «Тайной вечере». Затем следует бюст старика, с характерными острыми чертами лица и твердою, сдержанною осанкою. Он сидит, занятый, по-видимому, интересною беседою, наставительно простерши вперед указательный палец. Два заключительных рисунка представляют, как говорится в коротеньком предисловии к изданию, снимок с превосходных копий художественных оригиналов. Один из них - изображение кошмарно уродливого старика, в духе демонических рисунков Леонардо да Винчи. От этой головы, с невероятно высоким голым черепом, посредине и по бокам которого топорщатся остатки закрученных сухих волос, с раскосившимися глазами, полными мстительной и низкой злобы, со вздутыми верхними веками без бровей, с неприятной глубокой морщиной поперек переносицы, с брезгливой миной тонких губ, с плоским, коротким, раздвоенным подбородком, от всей этой головы веет трагическим холодом душевного безверия и полного нравственного опустошения. Другого такого старика не имеется во всей обширной коллекции его живописных шаржей. Это какой-то языческий Мефистофель, созданный леденящей фантазией Леонардо да Винчи. Последний рисунок представляет головку прелестного мальчика или молоденькой девушки, быть может, Мадонны, с длинными, мягкими локонами, перевязанными над округлым лбом узкой ленточкой. Опущенные глаза, в которых чувствуется задумчивая грусть, нежно сложенные губы, привыкшие к молчанию, мягкие, почти детские щеки, весь наклон головы - тихий и мечтательный - производят благородное, ласковое впечатление. Во всем эскизе нет ни одной резкой черты, ни одной яркой тени. В красноватом свете сангвины вся фигура кажется полупрозрачной.