98

Увидела, бумага, что вся она покрыта темною чертою чернил, и стала, на это печаловаться; а чернила ей до­казывают, что из-за слов, которые нанесены на ней, ее и сохраняют.«В благодарность за услуги и расположение, — гово­рится в духовной Леонардо да Винчи, — завещатель да­рует мессеру Франческо Мельци все и каждую из книг, которые находятся в его, завещателя, собственности, и другие принадлежности и рисунки, относящиеся к его ис­кусству и занятиям в качестве художника».Если книги Мастера — имеются в виду манускрипты, как переплетенные томами, так и в отдельных листах или тетрадях, — посетителям убежища в Клу правильно было бы сравнивать с возникшим посреди пространства морей чудесным материком, то по истечении времени издали такой материк скорее представляется сходным с плато­новской Атлантидой, однажды исчезнувшей в морской пучине вместе с ее населением. Хотя здесь есть разли­чие: Атлантида пропала внезапно и до сих пор не обна­ружена заново, и, помимо нашей уверенности, нету па­дежных свидетельств, что она в действительности суще­ствовала. Бумаги же Леонардо постепенно рассеивалась по свету и так же затем и возникали, подобно какому-нибудь атмосферическому явлению вроде собирающегося дождя, которого сила и продолжительность заранее неиз­вестны.Еще при жизни Мастера и пользуясь его указаниями и советами, Франческо Мельци выбирал из находивше­гося не в безупречном порядке бумажного вороха запаси, относящиеся к искусству и теории живописи, с целью затем их расположить в виде трактата. Если же францисканец Лука Пачоли в сочинении о божественной про­порции, созданном значительно раньше, называет извест­ную «Книгу о живописи» как готовую, он ошибается. Правда, в его заблуждении и невольной ошибке отчасти повинен сам Леонардо, который, держа свои намерения в голове, не сомневался, что они будут исполнены, и другой раз ссылался на параграфы несуществующих книг. Тем не менее, скоро после его смерти «Книга о живопи­си» получила широкое хождение между читателями, о чем сообщает Бенвенуто Челлини. Что же касается то­го, каким образом бумаги Леонардо подверглись рассея­нию, об этом есть свидетельства лиц, так пли иначе причастных к их участи.Закончивший обучение в Пизанском университете Джанамброджо Маццента, когда возвращался в Ломбардию с целью посвятить себя юриспруденции, имел с со­бой груз, о котором впоследствии на склоне лет записал:«Лет пятьдесят тому назад в мои руки попали 13 книг Леонардо да Винчи — некоторые написаны в лист, дру­гие в четвертку листа, сзади наперед по обыкновению ев­реев, хорошими буквами, легко читаемые с помощью зеркала. Получил я их случайно, и попали они в мои руки следующим путем. Когда я изучал юриспруденцию в Пизе, в доме Альда Мануция Младшего, большого лю­бителя книг, останавливался его близкий родственник, Лелио Гаварди из Азолы. Будучи учителем словесности, этот Гаварди прежде находился с синьорами Мельци в Милане, на их вилле Ваприо. Там он нашел в старых сундуках множество рисунков, книг и приборов, завешан­ных Леонардо своему ученику Франческо Мельци. Когда этот синьор Франческо умер, он оставил столь драгоцен­ное сокровище на вилле своим наследникам, интересы и занятия которых были совсем другие, и которые пото­му оставили его в совершенном небрежении и быстро рас­пылили. Вот почему вышеуказанному Лелио Гаварди, учителю словесности в доме Мельци, легко было взять столько, сколько ему было угодно, и увезти 13 книг во Флоренцию, чтобы подарить их великому герцогу Фран­ческо в надежде получить за них большую цену, так как князь любил подобные произведения и так как Леонардо пользовался большой славой во Флоренции, своем родном городе, где он прожал недолго и нуждался в работе. Когда Гаварди прибыл во Флоренцию, великий герцог наболел и умер. Потому Гаварди отправился в Пизу с Мануцием, где я его стыдил за нечестное приобретение; он раскаялся и просил меня, чтобы по окончании моих юридических занятий, когда я должен буду отправлять­ся в Милан, взять на себя вручение синьорам Мельци того, что им было взято. Я свято исполнил его поручение, передав все синьору Орацио Мельци, диктору юриспруденции и главе дома. Он удивился, что я взял на себя этот труд, и подарил мне книги, сказав, что у него есть много других рисунков того же автора, уже много лет находящихся в небрежении на чердаках виллы Ваприо. Названные книги он вернул, следовательно, в мои руки, а затем, поскольку я принял монашество, они пе­решли к моим братьям. Из-за того, что мои братья слиш­ком ими похвалялись и рассказывали видевшим их, на­сколько просто и легко их получить, многие стали при­ставать к тому же доктору Мельци и вынудили его от­дать рисунки, модели, скульптуры, анатомические черте­жи вместе с другими драгоценным и реликвиями. Среди этих рыболовов был Помпео из Ареццо, сын кавалера Леоне, бывшего ученика Буанарроти, и приближенный короля испанского Филиппа Второго, изготовлявший бронзовые произведения для Эскориала. Помпео обещал доктору Мельци должность, знание и место в Миланском сенате, если тот, получив обратно отданные им 13 книг, передаст их ему для поднесения королю, большому любителю подобных реликвий. Взволнованный такими на­деждами, Мельци помчался к моему брату и на коленях умолял его вернуть подарок. Принимая во внимание, что он был нашим коллегой, лицом, достойным сочувствия и благорасположения, семь книг были ему возвращены, а шесть остались в доме Маццента. Одна из них была по­дарена преславному и знаменитому синьору кардиналу Федерико Борромео и сохраняется в его Амвросианской библиотеке в красном переплете; трактует она о тенях и свете весьма философически и поучительно для художни­ков, перспективистов и оптиков. Другую книгу я пода­рил Амброзио Фиджинни, благородному живописцу, ка­ковую он оставил своему наследнику Эрколе Бьянки. По требованию герцога Карла Эммануила Савойского я добился у своего брата, чтобы он поднес Его Сиятель­ству третью книгу. Остальные три книги, когда мои брат умер, попаян, не знаю как, в руки упомянутого Леоне, оказавшегося наиболее настойчивым и ловким. Этот Леоне из нескольких находившихся у пего книг сделал одну большую книгу, которую оставил наследникам, впослед­ствии продавшим ее синьору Галеаццо Арконати за 300 скудо».В 1637 году граф Галеаццо пожертвовал эту «большую книгу», скомпонованную Помпео Леоне из других, меньших, а Амвросианскую библиотеку в Милане.Рассматривая манускрипт в том виде, в каком он до недавнего времени сохранялся, забавно было бы вообра­зить, как, желая придать своему произведению наиболее привлекательный вид и пользуясь ножницами, из листов, которых он и касаться недостоин, Помпео вырезывает что ему нравится, и наклеивает затем па другие, боль­шие, листы по своему произволу и разумению. Когда спустя четыреста лет манускрипт передали для реставра­ции монахам Гроттаферрата, основанного греками древ­него монастыря неподалеку от Рима, в подробностях вы­яснились чудовищные и варварские способы этого Помпео Леоне, как он, полагая одну сторону какого-нибудь драгоценного подлинника заслуживающей большего вни­мания, другую сторону намазывал клеем и так наклеивал на приготовленную основу, препятствуя будущим иссле­дователям ее изучать. Вот уж поистине односторонний и узкий подход! И еще неизвестно, кому благоприятствова­ла судьба — несчастному калеке, получившему из-за громадных размеров название, перекликающееся с плато­новской Атлантидой — а именно «Атлантический ко­декс», — или отдельным листам и переплетенным для удобства обращения рукописям, которые, хотя бродят неузнанными между старьевщиков или сохраняются в пы­ли и паутине па отдаленнейших полках и рука библиоте­каря их не достигает, однажды могут быть обнаружены.В начале 1965 года два манускрипта, переданные в свое время Помпео Леоне королю Филиппу, внезапно нашлись в Национальной библиотеке в Мадриде. Четырех­сотлетняя задержка объяснилась ошибкой в каталоге, где они значились под номерами Аа 19 и 20, а должно было быть Ая 119 и 120 — таковы смехотворные обстоятель­ства библиографического открытия века. Но, так или иначе, Атлантида постепенно высвобождается из-под тол­щи воды, расхищенное королями и их посланными и раз­личными недобросовестными людьми обнаруживается, хранившееся в сундуках и косневшее без применения изучается и издается. Однако крупная кража, предпри­нятая как раз ученым-исследователем, случилась в Па­риже в тридцатые годы прошлого века, когда из ману­скриптов, взятых Бонапартом в Милане в числе военных трофеев, был вынут трактат о полете птиц. От грабителя похищенная им книжка с трактатом попала к графу Манцони, а позднее ее приобрел один русский.Происходящий из семьи известных Сабашниковых, значивших для издательского дела в России, может быть, столько, сколько семейство Мануциев значит в Италия, Федор Сабашников осуществил на свои средства с по­мощью французских типографов надавив хорошо коммен­тированного и переложенного для удобного чтения тек­ста, притом, что к каждому из трехсот нумерованных экземпляров приплетена неотличимая от подлинника ко­пия записной книжки Мастера, содержащей знаменитый трактат. Рассматривая этот шедевр типографского искус­ства, можно было подумать, что, если и дальше так дело пойдет, скоро живопись благодаря репродукции утратил преимущество неповторимости, на котором Леонардо на­стаивал, показывая ее превосходство над скульптурою, поэзией и музыкой. Впрочем, ничего подобного не про­изошло, и — как в свое время во Флоренции перед помещениями Аннунциаты — продолжают выстраиваться очереди, и нужно много терпения, чтобы глянуть на ка­кую-нибудь знаменитую вещь, привезенную на короткое время издалека или по другой причина трудно доступную широкой публике.