О КОМПОЗИЦИИ КАРТИHЫ КВАТРОЧЕHТО. 14

Центральная перспектива дает собранное, сосредоточенное, направленное зрительное восприятие. В самой композиции такого типа уже как бы заключен призыв: "Смотрите!" Во многих живописных произведениях кватроченто этот призыв выражен не только в структуре зрительного пространства, но и в решении мизансцен. Живописцы Возрождения любили включать в свои "истории" персонажи, которые в действии не участвуют, а смотрят на зрителя, как бы приглашая его взглянуть на изображение; часто они указывают пальцем, на что или на кого именно следует смотреть. "Мне нравится,- пишет Альберти,- если в истории кто-нибудь обращает наше внимание и указывает на то, что в ней происходит, или манит нас рукой посмотреть, или сокрушенным лицом и смущенным взором предупреждает нас не подходить к тем, кто на картине, или обнаруживает либо какую-нибудь опасность, либо какое-нибудь чудо, или приглашает тебя вместе с ними поплакать или посмеяться". В сущности, здесь речь идет о фигуре так называемого Пролога или зазывалы, непременного персонажа театрального представления тех лет. И столь же театральны фигуры свидетелей, не принимающих непосредственного участия в изображенном событии, - это как бы представители зрителей, находящиеся на сцене.

Смотрите! Но куда? Смотрите вперед, на то, что находится перед вами. Действие, которое в средневековом театре и в средневековой живописи развивалось наверху, в небесах, или внизу, в преисподней, было перенесено в средний ярус, на уровень глаз зрителя. Смотрите! Не на то, что над вами, и не на то, что под вами, а на то, что перед вами!

На кого "смотрите"? Смотрите на самих себя, узнавайте себя в ином, театрально преображенном обличье. В картинах Возрождения в традиционных персонажах античной или средневековой легенды часто проступали черты известных зрителям лиц, так же как в персонажах "сакра раппрезентационе" зрители узнавали в образе Марии или других святых известных всему городу красавиц. Во всем этом нетрудно увидеть прием нарушения сценической иллюзии, полу приподнятую театральную маску, выход из амплуа - все то, что обостряет театральность изображения.

Человек Возрождения словно еще не решается остаться с глазу на глаз с самим собой, ему еще нужны подмостки, нужно традиционное амплуа, в котором он и узнает и уже не вполне узнает себя, которое его приподнимает, героизирует, но в которое он еще и прячется - в этом новом, им самим созданном и пока еще непривычном и не вполне обжитом мире. И поэтому так важно этот мир по возможности освоить, приручить, создать вокруг себя искусственную среду, - пусть на первых порах хотя бы игровую модель организованного, сотворенного руками человека и потому понятного ему мира.